Бледное лицо юноши светилось, как гнилушка. Друзья, открывая ему, пугались и оттого отказывали с чистой совестью. Он побывал в восьми домах — и всюду добился лишь вежливого «нет».
Стало ещё темнее, однако Лео прикрывал глаза ладонью: везде ему чудилась Лиза, ослепительная её белизна. Он отворачивался — она хмурила брови, и с вишнёвых губок слетало что-то грозное и непоправимое.
Наконец, уже сидя в своей каморке среди ящиков, выпотрошенных в поисках случайных монет, он понял: ни гроша. Разводы плесени на потолке, залатанное картоном окно, колченогий стул, косая свечка — всё подтверждало горестный вывод. Лео повалился на кровать. В груди его копошилось что-то чёрное и холодное.
И тут сверкнуло: «А ведь можно украсть!..» Призрачная Лиза, присевшая на стул, одобрительно улыбнулась. «Старый Христоф, говорят, купается в деньгах. Ещё бы, с такими барышами! — размышлял Лео, возя башмаками по простыням. — Я могу забраться в сад и срезать парочку-другую цветов. Старика от этого не убудет».
Он вскочил и энергически заходил по клетушке. Огонёк свечи подрагивал, колышась в такт его шагам.
«Ну да, надо только через стену перелезть — и дело в шляпе. Сторож, верно, от ворот не отходит, а Христоф в этот час должен третий сон видеть».
Юноша вошёл в азарт и едва удерживался, чтобы не выбежать на улицу, кинуться к саду. Нужно было всё взвесить.
«Вдоль ограды много деревьев. Найти ветку потолще, накинуть на неё петлю — и наверх. И обратно тем же путём…»
Кровь то стыла, то закипала, не успевая за мыслями… Свеча на столе вдруг разрослась, залила зрачки пламенем, и Лео сгинул в безвременье. Метеорами проносились фонари, мелькали чьи-то силуэты…
Когда он очнулся, то стоял уже в безлунной тьме, у высоких стен, и где-то высоко над головой перешёптывались листья вязов. Тускло, словно ледышки, поблёскивали острия ограды. Улица совсем вымерла: казалось, тёмная гряда домов враз лишилась окон, дверей и обитателей. Воздух отзывал холодом и страхом.
Лео недурно метал верёвку. Со второй попытки ему удалось закрепить петлю на толстом суку, чуть повыше стены. Он потянул, и, не услышав скрипа, начал карабкаться.
«Я теперь вор, — думал он, перебирая руками. — Но ворует ведь тот, кто берёт для себя, а я — для Лизы. Кто меня осудит?»
Добравшись до кромки стены, юноша с готовностью опустил ноги — и шип, каких много пряталось между крупными зубцами, пропорол ему стопу. Он вскрикнул и рухнул в сад, угодив в разросшийся розарий. Колючий кустарник смягчил удар, но из мести расцарапал Лео кожу — везде, где она была оголена. Розы, неделю как лишённые ухода, от тряски роняли лепестки. Когда он наконец выбрался, всё тело чесалось и кровоточило. И всё же ему повезло. Верёвка свисала по эту сторону ограды.
