Потом все-таки не выдерживают.
— Хоть бы панталон этих здесь не было, — сказал Кьербу.
— А я на них и не гляжу, — ответил Бродерсен.
— Как же не глядеть-то, когда они висят?
— Да, ты у нас всегда был мастак по этой части.
— Мастак не мастак, а не свел, как ты, в могилу двух жен. Ха-ха-ха!
— Твоя правда, зато сколько ты детей настрогал, полдюжины или целую дюжину, свинья ты эдакая!
Все сплошь дружеские подковырки. Они выхваляются друг перед другом, делают вид, будто еще куда-то годятся.
— Давай о другом, — говорит Кьербу. — Ты читал про шторм в Атлантике?
— Нет.
— Где ж тебе, ты ведь у нас ударился в религию. Ты небось читаешь только «Благую весть».
— Я и ее не читаю, у меня нет денег выписывать газеты.
— А на что ты бережешь деньги?
— На место последнего упокоения на кладбище.
Поразмыслив над его ответом некоторое время, приятель говорит:
— Ты еще можешь долго прожить.
Молчание.
Собака проходит мимо, обнюхивает дерево и поливает его. Пусть, конечно, поливает, но как раз под деревом растет кустик одуванчиков с роскошными цветами, и шмель направляет свой полет прочь от одуванчика. Собака завершила свои дела, трусит дальше, принюхивается, находит очередное дерево…
— Разное болтают, — говорит Кьербу, — у тебя нет денег на газету, а банки набиты твоими деньгами.
Бродерсен, с досадой:
— Ну и скотина же ты.
После чего оба выдыхаются, на большее у них не хватает ни ума, ни познаний. Если день теплый, они начинают, сморщившись, клевать носом.
Ни с того ни с сего, чтобы скрыть, что он задремал, Кьербу говорит:
— А у тебя есть чем промочить горло, если я ненароком загляну когда-нибудь к тебе?
— У меня, промочить? Да я каждый день благодарю Бога, если найду чего пожевать.
— Я просто так спросил.
— Я только что поставил новые подметки на башмаки, и мне это влетело в четыре кроны.
— Да, деньги текут как вода. Вот я тоже на прошлой неделе смазывал свою лодку.
— А у меня и лодки-то больше нет, — отвечает Бродерсен.
— Ну да, ты все свои лодки обратил в деньги.
Бродерсен пропускает его слова мимо ушей и говорит:
— Мне бы пора волосы подстричь, но дело терпит. Ты ведь знаешь, сколько они за это сдерут.
Утомясь, они снова погружаются в дремоту.
Смеркается, ветерок пробегает по деревьям, и листья ясеня издают шелковистый шорох. Безграничное одиночество, только порой вспорхнет какая-нибудь пичуга.
Через несколько минут оба просыпаются, и уж конечно никто из них не спал. Они слегка посвежели после отдыха и могут возобновить разговор. Начинает Кьербу:
