— Ее нашли! — воскликнула она. — Пол, она вернулась!
Спотыкаясь, она поспешила в холл и распахнула дверь.
— Мисс Коннелли? — Мужчина, стоявший на крыльце, приподнял фуражку.
— Да. — Руфь посмотрела ему через плечо. — Где моя…
Сзади к ней подошел муж.
— Что вы нашли? — взволнованно спросил Пол.
— Лейтенант Эдвардс, мэм. Береговая охрана. — Молодой офицер извлек что-то из синего вещмешка. — Вы узнаете это?
Рука Пола отыскала ладонь Руфи.
— Это ее спасательный жилет, — сказал он. — Джози. На нем ее имя.
— Его подобрали почти у самой Канады. Волной прибило.
Руфь взяла у лейтенанта спасательный жилет дочери.
— Господи, только не это! — простонала она. — Прошу тебя. Только не это.
Оранжевая парусина была истрепана волнами. Ощутив на руках ее тяжесть, Руфь рассталась с надеждой, дававшей ей силы на нескончаемые поиски.
— Ее найдут, — тихо сказал лейтенант. — Правда, может, не сразу. Море здесь очень коварное. Да вы и сами это знаете.
Он не стал добавлять того, что всем троим было хорошо известно: иногда тела так и не всплывают.
Лейтенант сел в машину и уехал. Руфь смотрела на спускавшийся к морю травяной ковер, пестревшие на нем яркие цветочки, на выступавшие из земли покрытые лишайником камни.
— Я отсюда уеду, — поклялась она. — Навсегда.
Она шагнула с крыльца и пошла прочь от мужа. Сунув ладони под мышки, чтобы унять пронзительную боль в груди, она брела вокруг пруда. Все кончено. Больше никаких воспоминаний, связанных с этим домом, с этим лесом, с этим прудом.
Каждое лето Пол привязывал посредине пруда плот; прыгая с него, дети учились плавать. Ступая по заросшему камышом берегу, Руфь на мгновение представила себе загорелую дочь, ныряющую с плота. Видение было настолько живым, что казалось, сейчас послышатся плеск воды и смех Джози.
Она свернула на тропинку и через лес пошла к мысу. В этом лесу, на этом обрыве Джози когда-то была счастлива.
Как долго она боролась с волнами? Сознавала ли, что делает последний вздох? Стала ли смерть для нее облегчением? Или ее погубил холод? При мысли о том, что тело ее дочери лежит глубоко на морском дне, Руфь содрогнулась.
Что может быть мучительнее этой потери? Уголки ее губ опустились, рот скривился. В последние недели они часто ругались. Смерть пришла внезапно, и не было времени объяснить, что эта враждебность — преходящее явление. Так же как не было времени описать нескончаемую боль родительской любви и то, как от нее щемит сердце.
Она лежала на боку и смотрела на круглую тень, отбрасываемую на стену лампой. В комнате пахло сандаловым деревом, из которого были сколочены два сундука, сто пятьдесят лет тому назад привезенные из Китая. В открытые окна доносился шум моря, тихий и ласковый, будто кто-то шептался на берегу. Джозефина. Мое дитя, мой первенец. Руфи казалось, что сердце у нее тяжелое, словно отлитое из свинца.
