Никодим Арсентьевич только вздохнул в ответ. А Кемал сказал:
— Все равно я себе не прощу, хоть он и предатель.
Каджар усмехнулся:
— Давай, давай, покайся перед аллахом. — И вдруг перешел к другому:
— Видите, на стене крупные буквы? Так вот там написано: «Лучше умереть, чем быть рабом в Сибири!» Чуете, чем пахнет?
И засмеялся тихо, с затаенной радостью.
Кемал долго не мог уснуть. Лежал с закрытыми глазами, думал о случившемся и ругал себя за опрометчивость, не жалея слов.
Рядом завозился кто-то, тронул его за плечо, шепотом спросил по-туркменски:
— Не спишь?
— Это ты, Каджар?
У самого уха Кемал почувствовал горячее дыхание.
— Слушай, — зашептал Каджар. — Боевой союз военнопленных хочет дать тебе задание…
У Кемала перехватило дыхание.
— Мне? Союз?
Рука снова легла на его плечо.
— Тише ты, балда, — с доброй усмешкой произнес Каджар русское слово. — Слушай…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Над головой что-то сухо трещало, и Хайдар, очнувшись, первым делом подумал, что горит соломенная крыша. Надо было вскочить и вбежать, пока не рухнули стропила, пока еще можно спастись. Но тело не слушалось, словно бы его вообще не было.
Хайдар с трудом открыл глаза. Он увидел серо-голубой свет, разлитый ровно и спокойно, — это было похоже на редеющий туман, за которым угадывается яркое летнее небо.
Может, это дым заволок все вокруг?
Где-то рядом продолжало трещать пламя. Нет, горит не вверху, а где-то сбоку. Может быть, нары? Если он не встанет — тогда конец»..
Он собрал все силы и попытался подняться. Острая боль, пронизавшая тело подобно электрическому току, заставила его расслабить мышцы. На какое-то время Хайдар потерял сознание, а когда снова пришел в себя, увидел вверху на этот раз плывущий, неверный свет. Что-то, в бесконечной вышине, клубилось, двигалось, таинственно превращаясь в иное, столь же непонятное и жутковатое. И к серо-голубому примешивался багряный цвет, то почти совсем исчезающий, то вдруг вспыхивающий с небывалой силой. И все трещало, трещало сухо где-то рядом.
Хайдар скосил глаза и увидел сначала часть кирпичной красной стены, потом зарешеченное окно на ней, второе, третье… И когда глазам стало больно, — заплясало, заискрилось прошитое стежками дыма языкатое пламя над грудой потемневших уже, шевелящихся, как живые, бумажных листов.
Только теперь Хайдар понял, что лежит во дворе под открытым небом.
От излишнего напряжения глаз закружилась голова. Грязно-красная стена вдруг стала плавно изгибаться, как отражение в потревоженной воде, поплыла куда-то… Или это он сам стремглав летит в бездну?..
