А за окном начиналась гроза. Ветер с силой рванул тяжелую раму – так, что задребезжали стекла, окно вздрогнуло и с натужным скрипом отворилось. В душной, пропитанной винными парами комнате мелькнула легкая тень. Полыхнула молния. Перед ошалевшими поэтами буквально из воздуха появилась молоденькая девушка в чем-то белом (как ни странно, бывшие дамские угодники – Петрович и Семёныч – толком не рассмотрели детали её весьма вольного наряда).
– Привет вам, коллеги, собратья мои по вдохновенью. Не ожидали? И правильно. Некоторые меня всю жизнь ждут, и всё без толку. Считайте, что вам повезло. Только запомните: говорить я с вами буду первый и последний раз.
Зовут меня Эвтерпа, профессия – муза лирической поэзии, к которой вы, дорогие мои коллеги, питаете большое пристрастие. Мне, честно сказать, ваши двадцать пять сборников – в общей сумме, двенадцать Семёныча и тринадцать Петровича – нимало не нужны. Скажу сразу: я тут ни при чём! А вот мальчиков, которые о чужой боли как о своей пишут – попрошу не трогать. Да у них в душе эта война идет, бойцы умирают, мамы в церкви свечки ставят, невесты становятся старыми девами… И девочек не трогайте, которые о любви заговорили и родной край забыли к ней приплести. Да какая разница, о ком пишут эти девочки – о нашей греческой Федре или о вашей русской Фросе, если мне плакать о ней хотелось. О женской любви, для которой нет ни стран, ни расстояний.
Классику молодёжь читает, русскую и зарубежную! А кого ж ей читать присоветуете?.. Скромно молчите.
А читали вы новую книгу вашего Михалыча, четырнадцатую по счету? Нет? Правильно делали, потому что четырнадцатая книга – это перепечатка предыдущих тринадцати. Плюс четыре новых стихотворения.
Родную природу, видите ли, молодёжь ваша забыла… Да они же в одной строчечке, мимоходом больше о ней скажут, чем вы в своих двадцати пяти книжках плюс четырнадцать от Михалыча! Эх, вы, «филистёры»…
Вновь стукнуло окошко, заскрипела тяжелая рама. Вновь голубая молния на миг озарила комнату.
Музы не было.
– Петрович, а, Петрович… – слабо простонал наш народный поэт от сохи. – Мне это что, по пьяни привиделось? Баба какая-то в простыне…
– Эх, Семёныч… плохо дело. И у меня такое же видение было, – выдохнул второй классик местного масштаба. – И впрямь нас муза посетила на старости лет. Да-с… муза лирической поэзии. Как звали-то её? Эвклида? Эврипида? Чёрт… не вспомню. Про филистёров опять же что-то было. А что за филистёры-то… Семёныч, у тебя словарь есть?
