Базаров, Касьян и Муму.
И чудится мне, как в тумане,
И снится мне сон о былом:
Когда-то при Грозном Иване
Кружился орёл над Орлом.
Поют соловьи спозаранку
И славят родимую Русь.
Я часто хожу на Дворянку,
Я знаю «Левшу» наизусть.
О, Пушкин, и Фет, и Тургенев….
Вы видели край мой родной!
И ваши великие тени
Навеки пребудут со мной!!!
Прочитали? Понравилось?
Ну, дорогие мои, если вам понравилось, если вы не плевались, не хохотали, не заснули от скуки и не вскочили в негодовании: «Да ведь это уже было!!! Это уже писано-переписано по сто раз!!!»… тогда… тогда вы имеете все шансы претендовать на очередную литературную премию.
Обидно было поэту Семёнычу, ой, как обидно. И горька была эта обида, и неотвязчива, и что-то было в ней такое неправильное, как осадок на дне бутылки, недопитой во вчерашнем застолье.
Вроде и народным недавно назвали – прямо от сохи. Вроде и в антологии местного значения напечатали (а тут уже и до классиков недалеко). Вроде и премии сердобольная администрация регулярно подкидывает. Ан нет, гложет позор мелочных обид чуткое сердце поэта.
Дошла до нашего Семёныча эпиграмма. Долго шла, окольными путями, и настигла-таки адресата. «Из молодёжи кто-то. С нашего литературного клуба. Учи их, пестуй, и на тебе, – обреченно думал Семёныч. – Нет бы сказали: «Спасибо, Иннокентий Семёныч, ценим, чтим и читаем ваше творчество». А они, пакостники, утверждают: мол, знаменитый Иннокентий Семёныч пишет, как же там… «про любовь к природе да про хрен в огороде»!
Ну и про любовь, ну и к природе. А как же не любить-то её? Как не любить нашу губернию славную, полями-лесами богатую, край наш, вскормивший… вспоивший… тьфу, опять забыл цитату. Я вон каждый отпуск в родной деревне провожу. Чем всю жизнь и гордился. Не нужны мне Мадриды-Парижи, башни Эйфелевы, Пизанские и эти, как их, Вавилонские, что ль?
Ну и хрен в огороде, свой, между прочим, без нитратов, на родной дачке вскормленный, навозом удобренный. Да такого хрена в Амстердаме не купишь!
Писал Семёныч честно. Всё, что видел, слышал в родной деревне, – добросовестно рифмовал и на бумагу переносил. Его ли, в самом деле, вина, что великой Малой Родиной мировая литература не ограничивается…
«Эх, позвоню-ка я Петровичу, другу ситному, – подумал поэт. – Душевный человек наш Петрович. Завсегда поможет ценным советом. Скажет: «Беги, Семёныч, до ларька, враз полегчает». Настоящий друг!».
А Петрович был тоже, разумеется, почти классиком и тоже народным поэтом. И премии от сердобольной администрации получал примерно с такой же регулярностью.
