Я стоял как замороженный, опустив взгляд. Лишь периферией зрения отмечал хмурый взгляд директора детского дома и не менее хмурые лица десятка женщин-воспитателей.
«Как же, ещё одного затюканного волчонка с больницы привезли. Наслышаны, наслышаны…» — говорили их равнодушные лица, и каменные взгляды не сулили ничего хорошего.
Всё-таки я убийца. И срок, пусть даже условный, занесён в личное дело, отнюдь не сглаживая дороги жизни. Судьба. Но никому ничего объяснять не собираюсь! Пусть думают, что хотят. Не жалею, что воткнул нож в лёгкое того подонка. Совсем не жалею. Дали бы возможность всё исправить — поступил бы точно так же, ещё и второго бы проткнул поглубже для верности. Никаких угрызений совести и стяжаний за грехи. Гопники [4] ни над чем подобным не задумывались, истыкав живот и грудь отца, как мешок с песком. И этот ублюдский гоп-стоп [5] сломал бы ещё не одного человека, прежде чем не мой, так чей-нибудь другой нож остановил бы бандитов.
Но здравый смысл здесь неуместен. Убил — убийца. Точка. И никого не волнует, что это лишь одна сторона граней. До этого полного понимания всей произошедшей картины мне ещё было расти и расти…
Директор Аркадий Петрович, лысый обрюзгший старикан, любезно поприветствовал людей из органов опек, подписал бумаги о принятии, и как только дверь за тёткой и полицейским захлопнулась, принял свой естественный облик, повседневный. Едва ли я мог назвать его приятным.
Мы с первого момента знакомства возненавидели друг друга. На уровне интуиции — шестого чувства. Перед его глазами лежала бумажка, где чёрным по белому было написано: «Осуждён по статье за неумышленное убийство на условный срок в размере пяти лет». Всё. Другие слова были бессмысленны. Эта бумажка и определила его дальнейшее отношение ко мне, как к криминальному элементу.
Разглядев с ног до головы и лениво зевнув, Аркадий Петрович с ходу определил меня на постоянную прописку к самым старшим — на третий этаж. В особую комнату. Уму разуму учиться. Перевоспитываться. Я же понятия не имел, что половина из обитателей комнаты уже привлекалась. И мне не были понятны ухмылки на лицах воспитательниц. Всё пришло позже.
Одна из воспиталок просто повела меня в комнату на знакомство такими словами:
— Ну что, душегуб? Идём прописываться.
Кивнул, не обращая внимания на слова. В голове звенела пустота, и пустота эта с каждым днём распространялась всё дальше и больше. Возможно, так же ощущают себя роботы, бездушные механизмы, выполняя простейшие команды, ни о чём не задумываясь. Всё по схеме. По заранее занесённой программе. На алгоритмах. Без чувств и эмоций.
