Я порылся в карманах, но билета там не нашёл. Тигрица замерла, почуяв добычу, глаза её засветились хищной радостью. Наконец-то хоть один нормальный! — словно говорили они.
— Ваш билет! — повысила голос контролёрша. Лицо её пошло лиловыми пятнами — наверное, решил я, от предвкушения схватки.
Я пожал плечам. И тут же почувствовал, как в моё тело, где-то в области ключицы, впиваются костлявые пальцы. Хватка поистине оказалась железной — тигрица охотилась всерьёз.
— Только не говорите, что вы его потеряли! — взвизгнула она на весь автобус, умело скрывая ликование под маской профессионального гнева.
Вот ещё! Я и не собирался ничего говорить. Зачем? Меня это касается менее всего.
Как правило, поимка контролёром безбилетника приковывает внимание остальных пассажиров. Этот раз не был исключением. Мощная аура, кишащая бурными страстями и испускаемая контролёршей в душную атмосферу автобусного салона, заразила, затопила весь автобус. Затаив дыхание, пассажиры — и нормальные, и те, кто таковыми не являлись — с жадностью взирали, прислушиваясь и принюхиваюсь, к разыгрывающемуся поединку. На чьей стороне окажется перевес?
— Так это что же получается, у вас нет билета? — с крепнущей надеждой, почти с уверенностью, вопросила контролёрша.
Я снова пожал плечами. (Похоже, этот жест стал для меня единственной реакцией на любые поползновения мира объектов вторгнуться в мир моего «я»).
— Я так и знала! — обрадовано взвизгнула тигрица. — У него же всё на лице написано! (то есть то, что я нормален; осталось лишь выдать свидетельство о моей нормальности и взять с меня, так, между прочим, для проформы, причитающуюся ей мзду).
Далее ритуал предписывал определённую, отнюдь не малую, порцию нравоучений. Констатация факта моей нормальности умело вуалировалась негодующим словоизвержением, обвинениями в порочности, аморальности и всех возможных земных грехах. Видимо, имелось в виду, что я должен был почувствовать себя закоренелым преступником, в лучшем случае — убийцей с многолетним стажем или насильником малолетних. Не сомневаюсь, что окружающие именно это и почувствовали. Пузатый тип с обширной плешью, сидевший рядом со мной и до сего момента с жадностью прислушивавшийся к обвинительной речи новоявленного прокурора, с опаской отодвинулся от меня. Но гневная речь контролёрши пропала втуне: я был надёжно защищён и от неё, и от всего эфемерного мира объектов своим интравертирующим сознанием; вовне меня просто не существовало, мой мир был ограничен моею телесною оболочкой, служившей мне надёжным экраном. Я остался невозмутим и спокоен.
