Все равно она лучше чьей-то чужой реки, туннель под водой принадлежал ему, только ему, и ребристые акведуки, и леса редких водорослей — тоже. Его все равно будет тянуть сюда, даже если изменится его отношение к реке.
Окинув берег взглядом, он нахмурился, как хмурится хозяин. Никаких признаков, что кто-то недавно вылезал здесь на берег — ни влажных пятен, ни заляпанной грязью травы. Может, она вышла на тот берег? Если так, мужчина непременно должен был увидеть ее, к тому же река была довольно узкая, и Питер видел, что противоположный берег был точно такой же, как этот: сухой, с истоптанной травой.
Чудно. Он взобрался на свисавшую над водой ветку ивы и из этой выгодной позиции внимательно осмотрел реку вверх и вниз по течению. В тени медленно пробегала крыса. Питер шикнул, но она и не подумала бежать быстрее. Кроме нее, единственное, что двигалось, это река и комары; листья и травы были пришпилены намертво тяжелым воздухом.
Без всякой охоты он возвратился на то место, где женщина упала в воду. Помятый вербейник уже привял и потемнел, по зеленой шляпе ползали мухи. Здесь было очень глубоко, так глубоко, что глядя со дна вверх, видишь далеко над собой смутное, бледное пятно света…
Внезапно он побежал и схватил брошенную мужчиной палку. Он бросился на колени и принялся шарить ею в воде. Дна он не доставал, но мог заметить, если там что-то плавает под водой.
Допустив эту мысль, Питер позеленел, и какая-то тяжесть оборвалась и заворочалась у него в животе. Он выпустил палку, понимая, что либо он сейчас же убежит, оставив навсегда реку с заключенным в ней ужасом, либо докажет себе, что этого ужаса не существует. Существовал единственный способ доказать это.
Он встал, борясь с первой волной страха. Знакомый вид медленно бегущей воды делал это столь смехотворным, что он содрал рубашку и брюки, яростно ухмыляясь по поводу того, что так расчувствовался.
И все-таки никогда он не был менее расположен к купанию, так что он не стал мешкать у кромки воды. Не успела рубашка, которую он бросил позади себя, опуститься на траву, как он глубоко нырнул.
Когда вода сомкнулась над ним, он сразу же успокоился и уже ни капли не верил в это. Здесь, в глубине ничего не изменилось, тот же зеленый карликовый мир, из-под его ног, от его вытянутых вперед рук струйками поднимался ил, все его тело было объято прохладой.
Настоящая река — этот миниатюрный подводный пейзаж со смутными очертаниями, оставался таким, как был. Здесь никто не мог вторгнуться в его владения, он свалял дурака, когда подумал, что люди на берегу могут что-то изменить. Что касается мужчины и женщины, то, проплывая среди тростника, он решил, что ему это безразлично, лишь бы они никогда больше не заявлялись сюда; он мог сам закончить этот неоконченный эпизод — когда его это настолько заинтересует — закончить по-своему.
