Под водой - Одри Лилиан Баркер

Ныряя в реку, Питер Хьюм неизменно чувствовал, что входит в нечто для себя родное. Бурая вода никогда не смущала его; даже первое ощущение холодка на коже отличалось странной мягкостью, точно снег; все, что стесняло душу, держа ее в напряжении, распускалось, наполняясь влагой.

Речка была спокойная; она текла, зарывшись в расщелину меж отвесных берегов под навесом деревьев. Какое-то тяготение к тайне заставляло ее продолжать свое дело и, потихоньку размывая почву, с упорством отшельника устраивать себе более глубокое и темное ложе. Цвета здесь были совсем не похожи на яркие, зеркальные краски реки. Карнавальный пурпур вербейника, сочная желтизна крестовника, красная смолевка — все казалось погасшим; их смягченные, почти приглушенные тона вносили свою дань, не делая берег реки наряднее. Вокруг попадавшихся местами водоворотов до позднего вечера прыгали и плясали горошинами яркие солнечные блики, а потом единственное, что оставалось от их энергии, это редкий молочный туман.

Питер не мог часто оставаться там так подолгу — надо было идти домой ужинать, а то начнутся расспросы. Во всяком случае, плавать в реке ему не разрешалось, поговаривали, что это опасно, потому что под водой торчали корни деревьев. О них Питер знал все; они создавали необходимый риск, делавший реку идеальным местом. Проявляя осторожность, он никогда не давал никаких обещаний, его недремлющая совесть заставила бы его терзаться пока он не выполнит обещания. Мать полагала, что он купался в карьере, и кодекс Питера, довольно строгий в своих пределах, не требовал, чтобы он разрушал ее иллюзию.

Другие мальчишки редко приходили на реку. Они предпочитали карьер, где местами глубина доходила до двадцати футов — идеально для ныряния. Иногда Питер ходил с ними, но смотреть под водой было нечего, тогда как здесь, когда поднатореешь в нырянии между корнями, словно попадаешь в составленный из остовов мир призрачных арок и акведуков, пещер и клонящихся по течению лесов. Питер не пытался никого переубедить — он предпочитал сохранить реку для себя.

Ныряя в первый раз, он всегда заходил слева от ивы, где от него требовалось всего лишь миновать пару пней, которые при малейшей ошибке в расчете, вышибли бы из него весь дух. В это первое погружение, когда вода шумит в ушах и от его раскинутых рук клубами поднимается ил, наступало расслабление. Мир вмиг оказывался замкнут берегом, небо превращалось в кусочки синевы в листве, и пока не приходило время вновь одеваться, он не чувствовал разницы между собой и обитателями реки — выдрами, водяными крысами, пескарями и лягушками. Ему доставляло такое же удовольствие выискивать добычу в иле или, лежа на спине, взбивать белую пену, столь же неожиданную на этой спокойной воде, как мелькнувший из-под коричневого домотканого подола краешек нижней юбки.