Наверное, подсознательно она хотела верить именно в это.
– Он ни в чем меня не обвинял. – Это Оливер мог сказать с уверенностью. Блейк мог быть обвиняемым, но никак не обвинителем.
– Ах. – Между ее бровей вновь появились привлекательные морщинки. – Хорошо.
Идеи у нее иссякли. Оливер знал, что он мог просто сменить тему, и она бы смирилась с этим, потому что ее блестящий ум касался самых краев правды, но решительно не хотел ее замечать.
Нет. Ее любопытство не умрет вместе с мужем. Оно будет тлеть внутри ее и лишь усилит ее неуверенность в себе, как это делают все тайны. Но эффект от правды будет не намного лучше.
Если бы Одри ничего не знала, можно было бы оставить все как есть, но она знала достаточно и в конце концов докопалась бы до правды. Или узнала бы ее от кого-то другого, а не от друга.
Оливер изучал ее волевое лицо и принял решение.
– Это было чувство вины, Одри. – Ложечка замерла на полпути ко рту. – Блейк изменился и проявлял излишнюю заботу, потому что знал, что произойдет, как только ты покинешь страну.
Ее огромные голубые глаза стали еще больше.
– Что ты имеешь в виду?
Он сделал глубокий вдох и осквернил память покойного:
– У твоего мужа были любовные связи, Одри. Много связей. Каждый год, пока ты была здесь со мной.
Многословные извинения персонала за то, что было, по существу, ее собственной неловкостью, подарили Одри несколько драгоценных минут, чтобы взять себя в руки. Безупречные девушки в экзотическом китайском шелке оттирали и очищали ее испорченный льняной наряд, после того как ложечка, ракушка и все ее реликтовое содержание вывалилось из ее омертвевших пальцев.
Оливер смотрел на нее с беспокойством.
Одри никогда не видела одновременно так много рук у себя на груди и на бедрах. Какая ирония – узнать об изменах мужа именно сейчас, здесь, обнаружить, что ее муж, едва уделявший ей внимание, по-видимому, спал со всем городом, как только она уезжала из страны.
Предательство причиняло ей нестерпимую боль, обжигало внутри, где-то за сердцем, в которое она никого никогда не впускала.
И слезы обиды брызнули у нее из глаз.
– Мин-Гуа! – рявкнул Оливер, а затем начал что-то тихо говорить метрдотелю.
Тот быстро скомандовал что-то своим сотрудникам, которые убегали по очереди, чтобы выполнить отдельные поручения. Один принес Одри чистое полотенце, но оно не могло особо помочь красному пятну, которое расплылось у нее на груди, как кровавая рана на бледной коже.
– Пойдем, – сказал Оливер, подняв ее на ноги. – Ты можешь переодеться наверху.
