- Ко-ро-вы!.. Ко-ро-вы!.. Ко-ро-вы!..
Голос его после сна был слабым, напрягаться парню не хотелось, и он как бы помогал себе ленивым, но звонким щелканьем кнута. Ворота дворов быстро открывались, коровы медлительно, со шляхетской важностью, сходились в стадо, оно пестрело, ширилось во всю улицу, наполняло ее мычанием. Когда пастух дошел до края деревни, в воротах последнего двора показалась бурая, с белой лысинкой корова, которую подгоняла хворостиной чернявая девушка.
Подогнав корову к стаду, девушка быстро возвратилась в дом, но не успело стадо скрыться, как она уже с деревянным ведром в руке снова появилась во дворе. Она подошла к колодезному срубу, который другой стороной выходил на соседний двор, зацепила дужку ведра за очеп. Журавль быстро стал опускаться вниз, радостно заскрипел.
Набрав воды, девушка привычным движением хотела потянуть очеп и вдруг остановилась. Наклонившись над колодцем и придерживая рукой очеп, чтобы он не качался, девушка стала смотреть вниз, ожидая, пока вода успокоится. Она, видно, хотела поглядеться в воду, но из хаты послышался недовольный крик:
- Ганно-о!.. Где ты, нечистая сила?!.
- Я сейчас!.. Уже несу!..
Девушка заспешила, торопливо сняла ведро с очепя и, расплескивая на песок воду, направилась к хате...
На соседнем дворе, около гумна, хлопотал возле телеги бородатый, в длинной полотняной рубашке дядька - квачом с дегтем, маслено поблескивавшим на солнце, смазывал оси. Рядом с ним, привязанный к забору, стоял неуклюжий, головастый конь и лениво искал что-то в траве... На другом дворе женщина несла корм свинье и подсвинку, визжавшим так пронзительно, что визг этот на время заглушил все остальные звуки куреневского утра.
- Тихо! Нет на вас угомону! - крикнула женщина, подавая корм, на который животные набросились сразу, отталкивая один другого и кусаясь. Особенно усердствовала свинья, и женщина поискала глазами палку, чтобы утихомирить ее, отогнать от подсвинка. Но палки не было, и женщина сердито толкнула свинью потрескавшейся ногой, пригрозила: - Вот я сейчас тебе!..
С каждой минутой Курени все больше наполнялись людскими голосами, движением - на одном дворе мать звала сына, на другом плакало, заливалось слезами не вовремя разбуженное дитя. Во двор около липы пожилой человек вел коня, со двора напротив выгоняли поросят, и за ними покорно брело замурзанное дитя с опущенными по-стариковски плечами...
Из хаты, стоявшей недалеко от той, где девушка брала воду, потягиваясь, вышел на крыльцо парень с хмурыми заспанными глазами, с взъерошенной не то русой, не то темной чуприной, с упрямо сжатым ртом.
