У меня было новое настроение. Наконец, появилось волнение, какого давно не испытывал. Всколыхнулось что-то детское: вспомнил залив, такой спокойный, что мог исцелить душу, как в чудесном сне.
Неожиданно я увидел моего сослуживца Чеботарева.
— Я активный участник Совета, — радостно сообщил он. — Не только вас волнует, как выйти из духовной нищеты.
Председатель, горбящийся как медведь, с понимающим всех выражением толстого лица, вкрадчиво напомнил о жутких процессах выдавливания в никуда невостребованных властью организаций общественности, о государственных институтах, глядящих на наши предложения, как баран на новые ворота, о замалчивании прессы и т. п. В его тоне появилась грусть.
— Они уверены в успешности своего пути, в благодарности за свою щедрость и порядочность. И не замечают, что вытаптывают все разнообразие цветов, оставляя только полезные генетически модифицированные организмы. Только экологическая чистота и свобода!
Веня шепнул мне:
— Он крышует совесть и выработанную веками мораль.
Я удивился.
Мой шеф вмешался в речь председателя:
— Пример доведения до крайностей независимой организации — это мы. Трудно вынести вакуум вокруг нас. Я готов сдаться!
Председатель поморщился.
— Мы, новые демократы, хотим одного — свободы личности. Но население нас не поддержало. Может быть, мы обогнали народ? Он не хочет новой демократии. Увы! Устал, и нет ясности в политическом болоте. Не хочет протестов, богатые и средний класс ушли в семьи, в свое благополучие. Не доросли до свободы личности.
— Обогнали народ? — ядовито закричал сидящий напротив нас лохмач. — Святотатство! Это вы не доросли до него!
— Я говорю о населении, — трусливо оправдывался председатель. — Не об историческом народе. Народ — это историческая идентичность. А население разное.
Я почему-то обозлился, захотелось поддержать председателя. Батя опередил:
— С разными уровнями дурости в головах. Одни злобствуют, валяясь на диванах, другие порют отсебятину в эфире, выходят на площади с протестами, и вляпываются в силки вождей, навевающих сон золотой, а когда спохватываются, устраивают бунт бессмысленный и беспощадный.
Кто-то негодующе указал на лохмача.
— Надо выгнать лазутчиков из Гражданского фронта! Идите в свой Консервативный!
Меня отрезвил этот спор — обнажилось что-то человеческое, неприятное. Председатель, один из отцов-основателей Гражданского фронта, в жажде успеха и боязни поползновений на его власть, встревожился, слыша недобрый шум вокруг.
