Веня постучал щелчками по микрофону.
— Господа бесполезные! Нас много, не только в так называемой зоне отчуждения. Все бесполезны. Вопрос — перед кем? Перед каким молохом?
За овальным столом, и в ряду стульев сзади затихли.
— Было время, когда не только близкие, но и целые поколения становились родными друг другу, сражаясь за свою судьбу перед общей смертельной опасностью, несмотря на гнилое дыхание тоталитаризма. Но сейчас пропала связующая нить. Мы уже не так остро переживаем мясорубку сталинской империи и глобальных войн, далеких, как ледовое побоище с тевтонскими рыцарями или война с Наполеоном. С уходом фронтовиков, семей, затронутых войной, штабистов, комиссаров НКВД и вертухаев жизнь перестала быть полем битвы благородных патриотов и негодяев национал-предателей.
Он спрашивал: что же произошло с нами?
Система суверенной демократии парадоксальна — требует, с одной стороны, сдержек и противовесов, а с другой — слепого подчинения снизу доверху коллективному руководству «народных корпораций», потому что, согласитесь, невозможно не обставить свободу необходимыми запретами.
Большинство находится на современном уровне нищенства, хотя пользуется удобствами технологий. Возникает новая нищета, постепенно возносясь в более новую с развитием цивилизации и технологий.
Я подумал о нашем убогом «сарае». Мы на приличном уровне нищеты. И она сохраняется независимо от потуг власти к патриотическому единству.
— Но дело обстоит еще хуже.
Веня сделал паузу, и продолжал. Появились новые нейропатологические болезни. Людям, кроме близких, стало противно физическое приближение друг к другу ближе своего круга автономной личности. Общение заменилось виртуальным, каждый, убаюканный доступностью всего в информационном мире, стал человеком мира, всезнайкой. Перестал чувствовать другого. Осталось притворство любви, и сострадание к другому, неприятное, как к изувеченному кем-то животному.
Никто ничего не хочет, кроме диванного уюта. Мир стал жить сыто, мало обращает внимания на неутешительные прогнозы: стагнацию экономики, с неясными угрозами. Хотя все ощущают, что надвигается что-то катастрофическое.
Народ понял, что остается жить только для себя, и плевать на внешнюю жизнь, которая плюет на тебя. Школа окончательно превратилась в машину ЕГЭ для выпуска бодрых автоматов-исполнителей с единственной эмоцией — патриотизмом, который может исчезнуть только с поломкой автомата.
Веня закончил прозорливыми афоризмами.
