– Вот с дороги-то и сыта. Мне столько всяких подорожников наклали, а в карете что делать – сиди да жуй.
– А что ж глаза у тебя как на иконе и щёки ввалились?
У Марии сдавило горло. «Глаза как на иконе». Саша на неё как икону глядел, с богоматерью сравнивал. Она и вправду ничего не ела. Свёрток с подорожниками из Преображенского Саше в сумку сунула.
– Не хочу я есть, мамушка, спать хочу.
– Ну ладно, пойдём уложу. Может, и правда, растрясло тебя, вот брюхо-то и бунтует.
Спать она тоже не могла, зато никто не мешал думать. Она и думала всю ночь, знамо о чём. Иногда вставала помолиться, снова ложилась. А мысли были грешные, сладкие, и никакой молитвой их было не отогнать.
В Преображенское вернулись к самой Масленице. Церковь этот обычай не одобряла, порицала даже, но москвичи – и бояре и простолюдины – от него не отступали. Любили снежную баталию устроить, огненное колесо покатать, на площади разными проказами себя и народ потешить. Ну и, конечное дело, блины!
Редко какой год на масляной кто-нибудь не помирал, блинами обкушавшись. Да и то сказать, умели на Москве блинной затейливостью удивить. Мало того, что кроме пшеничных, ржаных, гречневых, овсяных, пшённых пекли ещё морковные, репные, тыквенные, сырные, так ведь вдобавок и припёки разные, один другого смачнее: и с потрохами, и с луком, и с рыбой солёной, али копчёной, и с ягодой всякой.
Только об этих блинах и припёках Катерина с Пелагеей всю дорогу и говорили. Катерина, видно, сама стряпать любила, а уж Пелагее только дай волю – такого наготовит, что язык проглотишь. И так вкусно у них разговор этот получался, что приехали все трое голоднющие, будто неделю не ели. И кстати – в Преображенское прямо к столу поспели. Стол, в отличку от всегдашнего, изобильный был. Конечно, не всё было, о чём по дороге мечтали, но и блины, и к блинам на столе немало стояло.
Пётр был рад и не скрывал радости. Сидел возле своей Катеринушки и ни на кого кроме неё не глядел. Сам и в рюмочку ей подливал, сам и блины икрой намазывал и всё норовил то плечом, то рукой до неё дотронуться. Варенька, наклоняясь к Марии, тихонько шептала:
– На Нинку, на Нинку посмотри.
На Нину глядеть не хотелось: лицо потерянное, сидит не шевелясь, будто заледенела.
– Она ведь надеялась, что она царя к себе крепко привлекла, – шептала неуёмная Варенька, – а он, вишь, как замену Нинку держал. А сердцем-то к Катерине присох.
В этот же день было назначено первое театральное представление – премьера. Публики много съехалось, тем более, что царский отъезд к армии был через день назначен – так вместе и проводы.
