Он тоже улыбался.
– Потом в пути наверстаю. Я ведь сутками могу с коня не слезать, сама знаешь.
– Знаю. Ну так проводи меня до Троицы.
Мария потянула его в карету. Обернулась к солдату, и даже не успела открыть рта. Служивый уже привязывал к карете поводья. Подморгнул Марии:
– Присмотрим за лошадкой, боярышня, не сомневайтесь. Это мы понимаем, у меня самого жёнка в деревне осталась.
Мария насупилась от смущения, а Александр благодарно кивнул.
Она смотрела на него в полумраке кареты и не верила, что это он сидит рядом. У него обветренное лицо, потрескавшиеся губы, морщинки у глаз, и от этого он стал ещё красивее. Он так смотрит на неё, будто не узнаёт. Может, она лохматая? Или глаза опухли? Спала нынче мало.
– Какая ты стала, – еле слышно говорит он.
– Какая? – спрашивает она с озабоченностью.
– Как на картине, али на фреске в церкви. В Италии, там, знаешь, церкви расписывают не как у нас, а как бы живыми людьми. Так у девы Марии италийской – мадонны по-ихнему – лик такой же, как у тебя.
– Скажешь тоже, богоматерь нашёл.
– Вот поедем когда-нибудь, сама увидишь.
– Поедем?
– Вот турков разобьём, Борис Алексеич тебя за меня отдаст. А государь обещался меня по дипломатической части направить, потому как я языки знаю, вот и поедем.
Мария вздрагивает и молчит, потому что её руки оказываются в Сашиных больших и очень горячих руках, и она чувствует, как у неё от кистей вверх к плечам, потом вниз по спине бежит сладкая дрожь. И эта дрожь всё усиливается от Сашиных губ на её пальцах, и ей не хочется не только говорить, но даже шевелиться.
К Троице доехали до обидного быстро. Александр отказался от обеда и хотя бы малого отдыха, прижал последний раз к губам Мариину ладошку, вскочил в седло, махнул рукой. И вот вместо него уже только снежная пыль переливается в лунном свете. Тяжёлые монастырские ворота отворились, снежная пыль опустилась на дорогу, сердце девы стучало сразу во всём теле. Она прижала ладонь к губам, к губам, которые он так и не поцеловал. Не успел? Не посмел? Как он глядел на неё. Её ладони пахли лошадиной сбруей, сеном, сургучом – Сашей.
Катерина, тайновенчанная царица, не спала – ждала. Не спала и ждала, конечно, и Пелагея. Накинулись, затормошили, одна с расспросами, другая с едой. На расспросы Мария отвечала исправно, а есть не могла. Сидела перед богатым набором разносолов – хорошо живут монахи – и не могла съесть ни кусочка.
– Сыта я, мамушка.
– Да где же сыта, доча, после такой дороги?
