— Не кричи. Только проститься пришёл. Только проститься…
— Уйди.
— Ариша…
— А-а-а…
— Не надо, Ариша. Не надо. Я только проститься. Я ничего не сделаю, ничего…
Симеон протянул вперёд руки. Увидел крепкие полуоткрытые губы и рывком притянул Арину к себе.
…Симеон лежал на спине, закинув руки за голову. Арина, сжавшись в комочек, уткнула лицо в плечо Симеона и плакала. Плакала от того, что уступила ему. Уступила сразу, без борьбы, словно ждала его в эту ночь. И от того, что сейчас не могла на него рассердиться. Хотела — и не могла.
Забытая нежность к Симеону становилась все сильней и сильней. Арина силилась вызвать в памяти образ Никифора и счастливо улыбалась, когда, повернув голову, рядом, на подушке, видела лицо Симеона. Хотела заставить себя оттолкнуть его, убежать, и в то же время плотнее прижималась к Симеону, плакала от сладостного бессилия.
Несколько лет ходил Симеон по пятам за Ариной. Ходил ещё парнем. И Арина не пряталась от него. Но женили Симеона на тихой, богобоязненной Васёне. Смирился Симеон. Замкнулся. Арина вышла замуж за Никифора, батрачившего у Кузьмы Ивановича.
Васёна, умерла вместе с сыном при родах. Год прошёл, как овдовел Симеон, а к другим девкам сердце не лежало. По-прежнему днём и ночью Арина перед глазами. Повсюду он искал её. То появлялся перед ней на уединённой тропе, то неожиданно приходил на пашню, на покос, где была Арина.
Только сейчас поняла Арина, что она всегда ждала этих встреч. И втайне ждала этой ночи.
— Перестань реветь. — Симеон поднялся с постели, с той самой постели, что мнется раз в жизни каждого поколения, в брачную ночь, и стал одеваться. Зевнул, — Дома-то, поди, меня заждались.
Арина обхватила Симеона за плечи, прижалась к его спине. Симеон снял её руки. Оглянулся. Арина стояла на коленях, тянулась к нему. Он видел, как дрожали её полные, крепкие груди. Но сейчас они не вызывали ни трепета, ни желанья.
Симеон нёс к Арине свою тревогу, мечту, стремился к ней, а получилось обычное. Ему было жаль светлых минут, которые он пережил, поджидая Арину возле её дома. Теперь те минуты никогда не вернутся. Он смотрел на её обнажённое трепетное тело и испытывал только жалость к себе, словно его обокрали.
— Милый, желанный… — ласкалась Арина. — Дай нагляжусь на тебя, намилуюсь. Сильный ты, Сёмша, медведушка мой. Обнимаешь — ажно ребрушки все трещат. И сама-то не ведала, не гадала, а выходит, всю жизнь я тебя одного и ждала. Дождалась, соколик ты мой, песня ты моя не пропетая, любовь неизбывная. Твоя я. Твоя. Навеки твоя. Молчишь? Может, не веришь?
