Кто-то действительно очень устал, кто-то стал нерадостным от вечной несвободы и неудач. Я была, как солдат, который возвратился домой, чтобы жить завоеванным миром, а мир так и не наступил.
Но под моей внешне простой одеждой были укрыты регалии, дорогого стоившие.
И в результате нескольких неприятных или безрадостных встреч во мне пробудился тот чистый образец из моей юности, который сам ничего не получает от своего существования, а дарит его другим. И лишь кажется, что такие люди неталантливы.
То было мое «время Ламинки», когда мы были наднациональны, надмирны, питая свой мозг самой лучшей продукцией, вырабатываемой во все времена во всем мире, когда красота была разлита на земле и небе – вокруг нас и в нас самих.
Я помнила, что у нас с Ламинкой не было тогда и зачатков ханжества, снобизма, ничего из тех уродств, которые поражают милый провинциальный дом, как плесень.
Пора было приникнуть к этому источнику, чтобы передохнуть и сопоставить прошлое с настоящим, найти какие-то знаки и черты для нынешней жизни. И примириться с той несправедливостью, разделившей нас по жизни.
И однажды утром я проснулась с откровенной тоской по юности и по моей Ламинке.
6.
Я сидела в роскошном трехэтажном доме, выстроенном еще одной нашей подругой. Мы говорили о Ламинке, когда подруга произнесла:
– Она всегда была странная. Теперь она больная…
– Но где она сейчас?
– Я знаю, что она снимала квартиру в Москве и ждала вызова в Штаты. Ее дочь шикарно устроена, – добавила она то ли от собственной досады, то ли для того, чтобы уколоть меня, потому что в Штаты я не ездила, и дела мои были не блестящи.
Я не работала ни в Москве, ни на Кавказе, не издавалась, не продавалась, не грабила, у меня не было дочери в США, да еще такой взрослой, чтобы была там замужем.
Я была продолжением самой себя – неизменной, но потерянной во времени, непоколебимой, но ностальгирующей по нашей длинноволосой юности в родном городе, в который вернулась, потому что мои родители уже нуждались в моем присутствии, и это был на тот момент самый верный призыв жизни. И рядом с любимыми людьми я опять была открытой для всего – и для будущего, в котором намеревалась начать издавать книги новелл, и для прошлого, откуда фонтаном били эти новеллы.
7.
Кто же мог знать, что конец мужа Ламинки будет столь ужасен? Это была характерная кончина нового времени, когда жизнь российская уже не стоила ни гроша. Эта смерть была, несомненным возмездием за бесчестие его поступков, даже среди его тогдашних подельников по бизнесу, не исключено, что это мог быть передел в шоу-бизнесе и даже аккуратный рэкет, если учитывать наклонности его натуры.
