Среди ужина въ столовую вошли два запоздалыхъ гостя, судя по шумнымъ привѣтствіямъ, ихъ встрѣтившимъ, изъ почетныхъ. Вглядѣвшись въ старшаго изъ нихъ, я едва не ахнула, а Таня, сидѣвшая насупротивъ меня, уронила рюмку: мы узнали въ пришедшемъ Петрова — домашняго письмоводителя и большого любимца моего отца. Онъ сразу призналъ меня; на его спокойномъ вѣжливомъ лицѣ выразилось изумленіе; однако онъ не сказалъ ни слова. На Таню было жаль смотрѣть. Конецъ ужина, а онъ былъ не скорый, я, разумѣется, просидѣла, какъ на иголкахъ.
— Господи! Себя вы осрамили, а меня погубили, — отчаяннымъ голосомъ бросила мнѣ Таня, когда, наконецъ, встали изъ-за стола.
— Какъ же ты не предупредила меня, что здѣсь можно его встрѣтить? — возразила я.
— Да онъ сказалъ мнѣ, что не будетъ, что баринъ Михаилъ Александровичъ занялъ его на весь вечеръ какою-то работой. Да, видно, освободился и принесъ его чортъ на наше несчастье.
Я не потеряла присутствія духа. Отецъ всегда хвалилъ Петрова, какъ малаго честнаго, порядочнаго и — когда надо и захочетъ — умѣющаго держать языкъ за зубами. Я смѣло подошла къ нему и, не конфузясь вопроса въ его удивленныхъ глазахъ, начала съ нимъ тихій разговоръ.
— Петръ Васильевичъ, вы узнали меня?
— Узналъ-съ, Елена Михайловна, и ума не приложу-съ, — откровенно сказалъ онъ.
— Нечего и прикладывать. Просто захотѣлось пошалить. Вы — неправда ли? — будете добрый, не выдадите меня? Никому не разскажете?
Я смотрѣла на Петрова умоляющими глазами. Онъ покраснѣлъ.
— Никому-съ.
— Честное слово?
— Честное слово.
— Вотъ спасибо! А за это я во весь остальной вечеръ не буду танцѣвать ни съ кѣмъ, кромѣ васъ.
Таня, когда узнала, что Петровъ далъ честное слово не выдавать насъ, совершенно успокоилась.
— Его слово — каменная стѣна.
Послѣ третьей кадрили Таня отозвала меня въ сторону.
— Барышня, — шепнула она, — будьте такія добрыя, если насмотрѣлись на наше веселье, позвольте проводить васъ къ Христинѣ Николаевнѣ.
— Вотъ! Такъ рано? Зачѣмъ?
— Да извольте ли видѣть, Михайло мой приглашаетъ меня въ ресторанъ: что, говорить, здѣсь гнилую селедку жевать? Нешто мы сами себѣ не можемъ сдѣлать удовольствіе? А я страсть давно не была въ ресторанѣ. Кабы вы разрѣшили, — смерть хочется. Я ему говорила, что затруднительно мнѣ, что подругой обязана. А онъ говоритъ: тащи и подругу, васъ, то-есть. Ну, это, извѣстное дѣло, гдѣ же? А я такое придумала, что провожу васъ, а онъ пущай издали слѣдуетъ, и, какъ провожу, сейчасъ съ нимъ въ ресторацію.
