Исповедь живого мертвеца - Александр Валентинович Амфитеатров

— Вы спрашиваете меня, гдѣ я былъ на прошлое Рождество и какъ его проводилъ? Очень скверно провелъ я его, товарищъ, потому что былъ я въ могилѣ.

— Какъ же васъ угораздило въ нее попасть?

— Очень просто и на законнѣйшемъ основаніи. Извѣстно, какъ попадаютъ въ могилу — въ качествѣ мертвеца.

— Виноватъ: развѣ я имѣю честь говорить съ привидѣніемъ?

— Нѣтъ, не съ привидѣніемъ, хотя многимъ и очень хотѣлось бы, чтобы я былъ не болѣе, какъ привидѣніемъ. А дѣло въ томъ, что аккуратъ подъ Рождество, 24 декабря 1905 года, въ четыре часа пополудни, на Соборной площади города Я. меня разстрѣлялъ карательный отрядъ.

— Разстрѣлялъ?

— Не вѣрите?

— Признаюсь, такой разстрѣлъ съ живымъ разстрѣляннымъ я видалъ раньше только на сценѣ, въ мелодрамѣ «Донъ-Сезаръ де-Базанъ».

— Тѣмъ не менѣе, такъ оно и есть, какъ я вамъ докладываю: разстрѣлянъ — и живъ, брошенъ.

Проживалъ я себѣ въ Я., мирно и тихо учительствуя, а между учительствомъ столь же мирно и тихо втолковывалъ любезнымъ моимъ латышамъ, что «въ борьбѣ обрѣтутъ они право свое». Настоящимъ революціонеромъ, каковъ я есмь сейчасъ, я въ то время еще не былъ и самъ себя за революціонера не почиталъ. Такъ сочувственникъ изъ горяченькихъ, обыватель, поющій революціонныя пѣсни и ходящій съ краснымъ флагомъ. Въ пресловутые «дни свободы» я пѣлъ, вѣроятно, немного громче другихъ и красный флагъ носилъ съ большимъ шикомъ, чѣмъ другіе. Потому что оказался записаннымъ въ сыщическую книгу живота, впрочемъ, скорѣе смерти, чѣмъ живота! — и отмѣченъ въ ней, какъ особо вредный экземпляръ и нарочитый столпъ крамолы. Конечно, я подобной аттестаціи даже и не подозрѣвалъ, въ мысляхъ не было. Хорошо-съ вооруженное возстаніе до Я. не дошло, временнаго правительства мы не учреждали, республики не объявляли, — такъ, поиграли слегка въ словесную революцію до предѣловъ, терпимыхъ магистратомъ, и шабашъ. Тѣмъ не менѣе, 24 декабря, въ сочельникъ, я и еще двѣнадцать обывателей, ходившихъ съ краснымъ флагомъ, были разстрѣляны и брошены во рву на Соборной площади. Я воскресъ, двѣнадцать товарищей остались на томъ свѣтѣ. Да-съ…

Помню, сижу я себѣ дома, какъ добрый человѣкъ, и самымъ смирнымъ и благодушнымъ манеромъ правлю ученическіе тетрадки. И вдругъ передо мною страшилище: казачина.

— Вы будете учитель?

— Я буду учитель.

— Пожалуйте.

— Куда?

— Такъ что начальство приказываетъ. Пожалуйте.

— Какое начальство?

— Не могу знать. Пожалуйте.

— Твое, что ли, начальство?

— Никакъ нѣтъ. Пожалуйте.