Это ли не carte blanche на самую широкую программу?
У меня — это входить въ программу — есть свои знакомыя; онѣ не приняты у мама и, если бываютъ у меня, проходятъ прямо ко мнѣ, въ мою комнату, и сидятъ въ ней все время визита. Но чаще я бываю у нихъ, потому что онѣ бѣдныя и гордыя и боятся, не подумали бы о нихъ, что онѣ «обиваютъ пороги» у богатой подруги-аристократки. Вѣдь папа и мама увѣрены, что мы аристократы, и я, за неимѣніемъ правъ на болѣе опредѣленное званіе, должна съ ними согласиться: пускай будемъ аристократы! Хотя, на самомъ-то дѣлѣ, я знаю, что такое аристократія, и это ужъ никакъ не мы, конечно. Аристократъ — это князь Липецкій.
Онъ не играетъ на биржѣ, не директорствуетъ въ кредитномъ учрежденіи, нигдѣ не служить даже и даетъ всего одинъ большой обѣдъ въ годъ; но когда папа получилъ въ первый разъ приглашеніе къ Липецкому, онъ сдѣлался такъ въ духѣ, что мама, безъ всякой сцены, уговорила его заплатить наши счета. Въ домѣ Липецкаго, навѣрное, нѣтъ ни одной вещи-имитаціи, кузены его не ѣздятъ въ его семью, какъ въ трактиръ, и не увозятъ его дочерей на тройкахъ къ цыганамъ. Когда я была представлена княгинѣ Липецкой, заплакала бы, кажется, отъ зависти къ ея дочерямъ: ихъ-то мать никто не посмѣетъ назвать «невредною бабою».
Къ своимъ, не бывающимъ у меня, гордымъ пріятельницамъ я ухожу отводить душу, когда становится уже невмочь противно и душно жить въ нашемъ лицемѣрномъ и развратномъ домѣ. Я назвала нашъ домъ развратнымъ… прочтутъ и осудятъ: сама-то какая святая! Да, и я развратная. И не съ тѣхъ поръ, какъ я пала, — въ этомъ я виновата меньше, чѣмъ во всѣхъ грѣхахъ моей жизни. А зову я себя такъ потому, что чѣмъ же должна быть и зваться дѣвушка-лицемѣрка, у которой нѣсколько гувернантокъ было удалено изъ дома за амурничанье съ ея отцомъ, которой мать — «невредная баба», которая съ одиннадцати лѣтъ уже слыхала и понимала, зачѣмъ и какъ мужчины любятъ женщинъ, а въ четырнадцать лѣтъ прочла «Mаdеmoisellе Giraud ma femme» по оригиналу? Прочла, поняла и, если не усвоила, то лишь потому, что случая не было примѣнить теорію къ практикѣ.
У меня есть другъ, которымъ я горжусь: Корецкая, женщина врачъ, уже пожилая. Какъ-то разъ, когда мнѣ было особенно тяжело, я разоткровенничалась съ нею.
— Да это не воспитаніе, не жизнь, — почти въ ужасѣ сказала она, — это какая-то золоченая тина, лакированная грязь. Вамъ надо все это бросить, перевоспитать себя и сдѣлаться новымъ человѣкомъ, полезнымъ для себя и для другихъ. Уйдите вы изъ вашего омута, пока не вовсе имъ васъ затянуло.
