Папа не до меня изъ-за биржи и клуба; вѣдь состоянія у него нѣтъ, а между тѣмъ онъ ворочаетъ сотнями тысячъ; онѣ то приходятъ, то уходятъ, и разница между ихъ приливомъ и отливомъ составляетъ тѣ десятки тысячъ, что мы проживаемъ въ годъ. Мама не до меня, потому что она — «невредная баба». Ну, а я-то сама что такое? Барышня, владѣющая четырьмя языками, разнообразными будто бы талантами, репутаціей маленькой эксцентричности и наружностью довольно бы пріятною, не будь въ ней чего-то… какъ это сказать? — ненастоящаго, что ли?.. дряблаго, вялаго, что меня злить и возмущаетъ и отъ чего я никогда и никакими средствами не умѣла отдѣлаться. Точно тѣ цвѣточки земляники, что сдуру, вдругъ, спустя лѣто, возьмутъ и расцвѣтутъ наканунѣ осени на истощенной и отдыхающей почвѣ — жалкіе, мятые какіе-то, безъ завязи.
Репутацію таланта я заслужила тѣмъ, что немножко рисую, немножко лѣплю, немножко играю, немножко пою, немножко сочиняю стихи — и всѣ эти немножко — немножко лучше, чѣмъ у всѣхъ нашихъ знакомыхъ барышенъ. Однако, когда я, вообразивъ себя будущею великою піанисткою, отправилась къ покойному Антону Рубинштейну и сыграла ему рапсодію Листа, которую долбила два мѣсяца, которою отравила жизнь и себѣ самой, и всѣмъ домашнимъ, Рубинштейнъ поморщился и сказалъ:
— Лучше, барышня, выходите-ка замужъ!
Такъ же безпощадны оказались ко мнѣ Семирадскій, Антокольскій, Эверарди… Словомъ я диллетантское ничто, никогда неспособное достигнуть хотя бы микроскопическаго художественнаго нѣчто.
Репутацію эксцентричности я нажила тѣмъ, что стихи мои дурны и тяжелы, но полны дикихъ красокъ и сладострастныхъ образовъ, взятыхъ напрокатъ у Катюль Мендеса, Ришпена, Верлэна, Ростана; тѣмъ, что книги, которыя мои сверстницы читаютъ потихоньку, ночью, изъ-подъ подушки, открыто лежать на моемъ письменномъ столѣ; тѣмъ, что я умѣю фехтовать и смѣло скачу на лошади черезъ канавы и заборы; тѣмъ, что я не разъ переодѣвалась мальчикомъ и тайкомъ исчезала съ гусарской компаніей моихъ кузеновъ въ какой-нибудь шикарный шато-кабакъ, при чемъ эти балбесы относились ко мнѣ съ такимъ восторженнымъ удивленіемъ, точно я, по меньшей мѣрѣ, Жанна д'Аркъ и, выпивая стаканъ шампанскаго и слушая двусмысленности, спасаю отечество.
И вся-то моя эксцентричность «съ разрѣшенія начальства». Мама однажды сказала мнѣ:
— Ma petiteje vous salue: yous aver votre petit peu d'esprit. У кого нѣтъ средствъ блистать, какъ Рекамье, той надо заставить замѣтить себя, прикинувшись хоть Маріей Башкирцевой.
