— Вот и опять свалило меня, — заговорил отец, но седенький старичок сердито прервал его и приказал лежать спокойно.
Отец послушался и всю ночь безмолвно лежал такой маленький, беспомощный, с обескровленным лицом и ввалившимися закрытыми глазами. Он не издавал ни одного звука, даже не шевелился, когда делали уколы, только беззвучно раскрывал губы, когда нужно было выпить лекарство. Вера и Агриппина Терентьевна сидели около его кровати и тоже молчали. Встречаясь глазами, они без слов понимали друг друга, и Вера с горечью думала, что по отношению к матери она часто поступала дурно, что мать совсем, совсем хорошая и все делает ради нее, своей дочери, и ради мужа, Вериного отца.
В эту ночь в тишине опустевшей поликлиники перед Верой впервые раскрылись такие тайны, которых она раньше не могла понять по молодости. Она видела перед собой двух самых близких ей людей, которых, как ей казалось, она очень хорошо знала, но их души открылись ей только в эту тяжелую ночь. С раннего детства Вера наблюдала, как часто ссорились они, как днями, а иногда неделями не разговаривали друг с другом, и тогда Вере казалось, что отец и мать совершенно разные люди, что живут они не потому, что необходимы друг другу, а потому, что нужно жить вместе, раз сошлись и народили дочь. Но теперь она поняла, что все ее представления об отношениях отца и матери были неправильны. Все ссоры, размолвки, недоразумения возникали в семье не потому, что отец и мать были чужие друг другу люди, а просто потому, что жизнь сложна и противоречива, что в ней не может быть только одно хорошее, что рядом с желаемым всегда есть что-то нежелаемое, мешающее, и человек всегда сопротивляется, когда что-то противодействует ему, а это сопротивление и приводит к ссорам, размолвкам, раздорам. Вера с умилением смотрела, как напухшая, с синими прожилками рука матери все время держала исхудалую руку отца, как беззвучно переговаривались, касаясь друг друга, их старые пальцы, и она понимала этот безмолвный, но такой душевный разговор. Его содержание было видно на их лицах, когда они, несмотря на тяжесть положения, то вдруг озарялись невидимыми, только ощущаемыми улыбками, то были мечтательными, видимо вспоминая молодость, то хмурились и суровели, выражая трудность настоящего положения. Если б отец и мать говорили много и красиво о своей любви друг к другу, о своих чувствах, Вера не могла бы им поверить так, как верила сейчас при их беззвучном разговоре.
