— Верно, верно. Так дадите?
Ростовщик снова задумчиво пожевал губами.
— Сколько просит пан?
— Пустяк. Пару сотен злотых мне должно пока хватить.
Еврей остро взглянул из-под нависших седых бровей.
— Серьёзная сумма, добрый пан. Хочу напомнить пану, что процентики-то будут тогда немаленькие.
— Да полно, при вашем-то мягкосердечии. Сколько вы хотите?
— Да ведь как обычно… По одному злотому с сотни в день, добрый пан.
— Хорошо, почтенный.
— Каков же будет залог?
Первей сосредоточился, вызывая знакомую волну дрожи. Теперь вроде как холодок… Всё.
— У меня есть нечто весьма для вас ценное. Вот, — и рыцарь выложил на стол крупную медную пуговицу, слегка потёртую и позеленевшую.
Глаза старого ростовщика алчно блеснули.
— Но двести — это много, добрый пан. Сто.
— Двести пятьдесят.
— Сто пятьдесят.
— Триста.
Еврей уже буквально трясся.
— Впрочем, не хотите, как хотите… — Первей протянул руку, но еврей опередил его, жадно схватил вожделённое сокровище.
— Ладно, пан рыцарь, пусть будет по-вашему. Триста так триста. Сейчас принесу деньги…
* * *
— …Мы жили в двухэтажном доме, на втором этаже. А на первом этаже жил дядя, они с женой держали бакалейную лавку.
Огонь горел почти без дыма, чуть потрескивая. Первей поворошил угли, и огонь недовольно зашипел, выбросив язычки пламени.
Сегодня они не стали останавливаться на ночлег в придорожной корчме. Во-первых, хоть сколько-то приличного заведения вблизи не оказалось, а ночевать вдвоём с молоденькой девчонкой в продымлённом сарае с клопами да ещё платить за это деньги… И во-вторых, Голос откровенно предупредил его, что отныне все постоялые дворы, корчмы и харчевни будут для него ловушками, готовыми захлопнуться в любой момент. Правда, тяжёлая и неповоротливая бюрократическая машина инквизиции покуда не набрала ход — пока гонцы с известием о случившемся достигнут Кракова, пока отправят донесение в Рим, пока объявят розыск, назначат награду, то-сё… Но всё это дело нескольких дней, а затем невод начнёт неумолимо сжиматься.
Поэтому сегодня для ночлега рыцарь выбрал какую-то заброшенную хижину невдалеке от торной дороги. Хижина являла собой странное зрелище — добротная крыша, блестевшая свежей соломой, сочеталась с плетёными из лозняка стенами, насквозь продуваемыми ветром, с дырой вместо окна и приставленной без петель грубо отёсанной дощатой дверью. Очевидно, хозяин, надумавший поселиться здесь, не успел обмазать стены глиной, как обычно принято строить в этих местах хаты-мазанки, что-то или кто-то ему помешали. На земляном полу виднелись следы ночёвок разнообразных путников, не отличавшихся порой чистоплотностью — в углу валялись засохшие остатки трапезы, какие-то кости…
