Здесь, в блоке „B“, расположилась „Долина Бегунов На Длинные Дистанции“. Во всяком случае, такое название дал блоку лидер местных заключенных Робен Уилсон. Здесь отбывали срок только чернокожие узники. Администрация не поддерживала расовую сегрегацию официально, но в обстановке опасности и страха люди инстинктивно сбивались в племенные группки. В интересах пусть худого, да мира Хоббсом и его сотрудникам это не возбранялось. Блок „C“ населяли чернокожие и латиноамериканцы; блок „A“ — латиноамериканцы и белые. Блок „D“ отводился исключительно для белых. Враждебные группировки в своем неизбывном антагонизме только и ждали повода начать в открытую войну. Война всегда была естественным состоянием человечества: мир — это только прелюдия к войне и время, отведенное для подготовки к ней. И, шагая по „Долине“ вдоль рядов озлобленных потных лиц, Хоббс в глазах заключенных отмечал только одно — разъедающий все нигилизм, порожденный затянувшимся и бессмысленным страданием.
В конце блока, поближе к выходу, был установлен помост с микрофоном. Приближаясь к нему, Хоббс чувствовал, как пот ручейками стекает за ворот рубашки, катится по лицу, жаля глаза. Начальник подавил в себе желание вытереть лицо.
Дело в том, что Корнелиус Клюнз создавал свой архитектурный шедевр в сырости и сумраке викторианского Лондона. В субтропическом климате Восточного Техаса его экстравагантная привязанность к стеклу и металлу привела к непредвиденным последствиям солнечные лучи, аккумулировав их энергию в измученных зноем телах заключенных. В былые времена условия содержания здесь были настолько кошмарными, что число заключенных регулярно сокращалось вследствие вспыхивавших то и дело эпидемий холеры, тифа и желтой лихорадки. Во время подобных инцидентов тюрьма предоставлялась в полное распоряжение самих заключенных. Пока зараза не умирала сама собой, пищу им сбрасывали со стен. Заключенные, облеченные властью, поступали так, как администрация ни за что бы не осмелилась, то есть уничтожали на месте любого с малейшим признаком заболевания. Таким образом, любая эпидемия влекла за собой вспышки такого дикого насилия, какого даже Хоббс не в силах был себе представить.
Вскоре после второй мировой войны к северу от Хьюстона открылось новое, отвечающее правилам гигиены исправительное заведение, и „Зеленую Речку“ законсервировали. Затем наступили шестидесятые годы, и резкий рост преступности, достижения в области кондиционирования воздуха и своеобразный взгляд Джона Кемпбелла Хоббса на вещи вернули старую тюрьму к жизни. Хоббс ощущал „Речку“ своим творением, превосходно отлаженным механизмом паноптикума на отшибе цивилизации, созданного с целью наказания и наставления на путь истинный отдельных оступившихся человеческих элементов общества. Вряд ли кто-либо сможет отрицать, что подобные намерения заслуживают чрезвычайного уважения. Но на протяжении последних двадцати лет Хоббс наблюдал, как инструмент его воли, поначалу медленно, а потом все быстрее и неотвратимее, превращается в грязный зверинец, искажая, подобно кривому зеркалу, его первоначальные замыслы. Кое-кто из коллег открыто насмехался над его выступлениями в Комитете по исправительным учреждениям, другие же втихомолку восхищались, но и первые, и вторые единодушно находили идеи Хоббса нереальными. Ну и ладно. Теперь настало время показать последствия их слепоты…
