Армянцев, еле сдерживая смех, проговорил:
— Осетрина хороша, но вот эта штучка, — он наколол на вилку кружок колбасы, — вот эта, московская копченая, все же лучше. Не зря говорят: самая лучшая рыба — это колбаса.
И снова все разразились смехом.
Гости комментировали слова Савелия, рассказывали анекдоты, вспоминали смешные истории из своих путешествий с блокнотом в кармане…
Володя вспомнил рассказ Кузьмы Пруткова, как молодой жених на войне был ранен пулей в нос, потом приехал к невесте, чихнул, пуля вылетела у него из носа и — убила красавицу наповал.
Голубенко хохотал до слез. Вытирая глаза, он взял со стола еще одну бутылку.
— Ну, море зеленое, таким не хочешь, да подашь.
Павел взглянул на жену:
— Горячее что-нибудь есть? Неси.
— Успеем, не спеши, — раздались голоса.
— Нет, нет, сейчас принесу, — сказала Аня.
Она вытащила из духовки жаровню, сняла крышку, и по квартире разнесся аппетитный запах тушеного мяса с картошкой и луком. В комнате, освобождая место для жаровни, Аня раздвинула на столе посуду, да поспешила: одна тарелка упала и — вдребезги. Аня ахнула. Гости смолкли. Павел сердито буркнул:
— Не видишь, что ли?
— Павел! — одернул его Николай.
Аня смутилась. Она присела и стала собирать с пола черепки. Все бросились помогать.
— Сегодня — новоселье, битая посуда — к счастью! — крикнул Голубенко. — Не так ли, братцы?
— Верно, верно…
Веселье продолжалось.
Только Ане одной было невесело. Она унесла осколки на кухню и долго не возвращалась. Павел почувствовал себя неловко. Он посматривал на дверь, думая о жене. В нем боролись два чувства: он жалел ее и сердился на нее.
Из-за беременности лицо Ани подурнело. К тому же она перестала следить за прической, одеждой — это не нравилось Павлу.
И сама стала какой-то вялой, медлительной, нерасторопной: то что-нибудь уронит, то разольет, то стукнет…
Может быть, виной всему была беременность, излишняя осторожность? А может, все это у нее было и раньше, только Павел, тогда еще страстно влюбленный, не замечал? Да, возможно, и так.
А вот теперь, когда уже угас юношеский пыл любви, когда они стали просто супругами, которым нужно и работать, и обеспечивать себя, и дом вести, — теперь они более трезво, по-хозяйски смотрели на себя, на свои поступки. Критически. Ведь в каждом человеке живет критик большой или маленький, но критик.
Больше всего раздражала Грибанова холодность жены, подчеркнутая независимость, и это особенно чувствовалось вот сейчас. Вся жизнь Ани будто заключалась только в… сыне.
