За голубым Сибирским морем - Пётр Иванович Гагарин

По широкой лестнице Павел Грибанов поднялся на второй этаж и здесь увидел две двери: одна — налево, другая — направо. На первой блестела табличка «Директор типографии», на второй — «Вход в редакцию».

Грибанов решительно толкнул дверь и шагнул в огромный коридор редакции.

В это тихое солнечное утро настроение у редактора Ряшкова было бодрое. Он, не стучась, не прося разрешения, зашел к Щавелеву, бросил на стол шляпу и плюхнулся в кресло.

— Как ваше здоровье, Вениамин Юрьевич? Мы с вами все…

Вытирая платком лоб, редактор хотел сказать заведующему отделом пропаганды и агитации обкома партии в шутливом тоне, что они, дескать, все поправляются, но Щавелев перебил его:

— Здоровье ничего, а вот дела у нас, товарищ редактор…

— Что такое?

Ряшков перестал водить по лицу платком, уставился на Щавелева. Тот смотрел на него прищуренными глазами через квадратные стеклышки пенсне, не мигая.

— Статью о театре опубликовали?

— Так это еще неделю назад…

— Назад. Вот вам и назад! Вечером из Москвы звонили. У нас единственный областной театр, а вы — репертуар, политическое звучание…

— Но там же факты.

— Факты — всюду. Вся жизнь — факты. У нас, у обкома, о театре свое мнение, а у вас, видите ли, свое. Что, наша газета — печатный орган обкома или дискуссионный листок?

— Нет, послушайте, там автор говорит о недостатках, он…

— Знаем. В работе театра есть и недостатки. Есть. Где их нет? У вас? А вчера мы о чем говорили?

Ряшков притих, опустил голову, его пальцы, разминавшие папиросу, стали двигаться медленнее. После большой паузы он сказал:

— Выходит, все критические материалы надо согласовывать? — Щавелев молчал. Он не мог говорить «да», но и не хотел сказать «нет». Стеклышки пенсне сегодня у него поблескивали маленькими злыми молниями. — Значит, редакция, не должна иметь своего мнения?

— Видите ли, Иван Степанович, вопрос стоит немножко не так. Чтобы самому выносить приговор работе нашего театра, не консультируясь, надо быть очень зрелым руководителем. А ведь вы в газете — новичок, наш выдвиженец.

Последние слова Щавелев произнес медленно, с нажимом, и Ряшкову стало как-то не по себе.

— Созреть, созреть надо, — продолжал Вениамин Юрьевич. — Это, знаете, не сразу достигается. И обижаться тут нечего. «Свое мнение», «выходит, согласовывать»… Зачем так? Что плохого, если по принципиальному вопросу вы придете и… посоветуетесь. Одна голова хорошо, а две — лучше.