Солнце золотило верхушки кедров, ослепительно вспыхивая сквозь просветы в кронах. Роса дрожала и переливалась разноцветными огнями. Белые космы тумана уползали прочь, прячась под мостами.
Кот, фыркая, обходил места, где было совсем свежо. Около одному ему известного логова он мяукнул, обещая вечером прийти опять, и скрылся.
В городе Лэм позавтракал, потом бродил по незнакомым улицам, долго бродил, расспрашивал, наконец, в безымянном переулке, таком узком, что двое еле могли разойтись, нашел то, что обычно искал в любом городе.
Переулочек наполнен был лавками и погребками, в которых продавали все, что душе угодно. Оговоримся сразу – душе чародейской. Простой люд не совался. Торговали порошками, зельями и книгами со всех краев Светломорья. Обитали здесь и особые ростовщики, сбывавшие драгоценности, чья цена была тем ниже, чем более сомнительную историю они имели. Никто бы не поручился, что, прикупив здесь кольцо или браслет, нельзя было потащить за собой чужую беду, проклятие или того хуже.
Лэм заглянул наудачу в дверь без вывески. Слабо звякнул колокольчик на красном шнурке – должно быть, глубокий старик, как и все здешние обитатели. Фиу попал в лавку старьевщика.
На все лады тикали часы, пахло пылью и старыми духами. Рухлядь тут была не самого высокого разбора – это чародей понял сразу. На полках тускло блестели флаконы, шкатулки без крышек, дешевые латунные кольца с выбитыми камнями и прочий хлам. Фиу огляделся. Глазу остановиться было не на чем, но тут шевельнулось чутье колдуна.
Чародей шаг за шагом прошелся вдоль полок, обследуя каждую вещицу. Нет, тщетно… Лэм озадаченно поскреб в затылке и снова вернулся к началу, не желая уходить без разгадки.
Вот прислонилась к стене стопка старых холстов. Первый из них – сильно испорченный, изрезанный ножом портрет дамы в голубом платье фасона полувековой давности. Лэм коснулся холста. Кажется, художник был влюблен в оригинал. И потом кромсал картину ножом с отчаянием безумца. Столько занятных историй хранят старые портреты, но вряд ли сейчас ему нужна хоть одна из них.
Шкатулка с обитыми медью углами. Фиу взял ее и сразу поставил назад, опасаясь прибрать чужое. Во втором дне шкатулки лежало когда-то письмо, из-за которого немало пролили крови и слез.
Над шкатулкой висел веер, украшенный стеклярусом – вещица вовсе пустая. Лэм, едва удостоив его взглядом, прошел дальше и остановился. На гвозде висел кожаный поясок. Занятная штука, хотя Лэму случалось видеть богаче и затейливее. Поясок старый, истертый, а к нему крепились крохотная чернильница, перышко, моток серых ниток с воткнутой иголкой и зеркальце. Пояс на тонкую талию, но не женский, и наводил на мысль о мелочности обладателя.
