Он взял ее на руки, пока она плакала, баюкая, как ребенка, когда все ее тело сотрясали счастливые рыдания.
Потом, когда она снова осознала его и себя, когда смогла услышать биение его сердца у себя под ухом, стыд отступил. Она чувствовала себя умиротворенной и любимой. Печаль ушла, а с ней и немота, которая не покидала ее после смерти Джованни.
Она чувствовала — нет, знала — что рубеж перейден и пути назад нет. По одну сторону была ее история, по другую — жизнь.
Она проснулась одна, но это было совершенно новое пробуждение, чем прежде. Когда появилась Антония с завтраком, на подносе стояла ваза с розой. В центре ее, как капля росы, сверкал бриллиант, который герцог показывал ей в первое ее посещение.
Она выхватила его, отерла о салфетку, выпрыгнула из кровати и побежала к окну, чтобы посмотреть через него на солнце. Радуга вспыхнула на ее лице, на мгновение ослепив ее. Она покатала его между ладонями, ощущая каждую грань, потом провела по нему языком. Она хотела испробовать его. Ее бриллиант. Ясный, как солнечный свет.
От восторга она закружилась в танце и заметила его, стоящего у двери. Свидетель всего представления, герцог смеялся.
Она подбежала к нему.
— Он действительно мой, правда?
— Разве я не обещал?
Она прижала камень к сердцу.
— Это самая красивая вещь в моей жизни. Я такая счастливая.
Герцог опять рассмеялся и взял ее на руки.
— Не счастливее меня, у которого есть ты, моя маленькая голубка, — сказал он.
В первый раз ее назвали «коломба».
Она стала наложницей герцога. Хотя, конечно, не единственная, Пьетра была самая дорогая для него. Он поселил ее в одной из своих небольших вилл на Коста Амалфитана над морем, к югу от Неаполя, драгоценность на воде. Он не мог оставить ее в палаццо Монфалко. Герцогиня Монфалко должна была вскоре вернуться из их сицилийских поместий.
Он навещал ее так часто, как только мог. И всегда привозил какую-нибудь красивую вещь и учил определять ее ценность — как отличить шелк от хлопка и золото от позолоты, как подбирать вина к еде, как определить, где Тициан, а где Тьеполо. Иногда он привозил с собой Марию Бланку. Она и Пьетра стали друзьями. «Она многому может тебя научить, Коломбина», — сказал герцог.
Дом был красив, блики света, отражаемые водой, наполняли комнаты. Пьетра никогда не уставала смотреть на море, чудо меняющихся красок, спокойной красоты… и мира. Постоянный шум Неаполя, который с детства проникал ей в уши, был далеко от нее. Даже пронзительный голос Лены Сакко стерся в памяти. Теперь звуками ее дня были тихие голоса слуг, стук ее каблучков по мраморным полам, мурлыканье собственного голоса и, когда открывалось окно, гул и шум волн, бившихся внизу о скалы.
