Его реакция была мгновенной. Пенис дернулся в брюках с такой настойчивостью, которую он не помнил с тех пор, как был мальчиком. За считанные секунды он стал твердым, как железо, и трепещущим, потребность росла, пока она покусывала один сосок, пощипывая другой ногтями. Другая рука занималась с поясом, освобождая ремень от пряжки. Она расстегнула ремень и крючок на брюках и опустила «молнию». Он начал раздевать ее, но она оттолкнула его руки.
— Нет, — тихо, но резко сказала она и толкнула его обратно к стене так, что он не мог пошевелиться.
Через мгновение она держала пенис в руке, поглаживая бархатистую кожу, проводя ногтем по всей длине. Рука скользнула вниз и обхватила его яички, ноготь щекотал невероятно чувствительную кожу у основания. Потом она нежно сжала руку — приятно мучительный момент, но с подразумеваемой угрозой. У него перехватило дыхание, и ему показалось, что он услышал ее сдавленный смех. Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным, таким уязвленным. Или таким возбужденным. Ему было больно, он трепетал от этого. Где она научилась так искусно обращаться с мужчиной, подумал он, хотя в тот момент его это не особенно занимало. Он просто не хотел, чтобы она останавливалась.
Она спустила его брюки с ягодиц. Он все еще не мог пошевелиться, а сейчас он полностью был открыт ей. Ее стройное тело скользнуло вниз, пока она не опустилась перед ним на колени. Губы сомкнулись вокруг пениса, сначала играя с головкой, поглаживая ее кругом, похлопывая и слегка покусывая. Потом погрузила его целиком в рот, твердый и крепкий. Головка пениса касалась задней стенки ее горла. Казалось, она полностью проглотит его. Она двигала головой вверх и вниз, язык кружил вокруг пениса, зубы прикусывали головку, пока он не застонал.
Он никогда не испытывал ничего подобного. В один миг просветления Стив подумал, что, должно быть, так чувствует себя бабочка, только что пойманная и наколотая на доску, но еще живая. Он не мог дотронуться до нее, не мог пошевелиться, не мог уйти, даже если б захотел. Он полностью был в ее власти.
Давление нарастало, пока он не убедился, что вот-вот взорвется. Тогда она внезапно остановилась, поднялась и отступила от него. Она улыбалась, глаза блестели. Но не было выражения счастья, подумал Стефано, а был триумф.
Она поднесла руки к поясу домашнего платья, и оно соскользнуло с нее на пол. Под ним на ней ничего не было. В свете единственной лампы, горящей у противоположной стены комнаты, он смог увидеть, как она великолепна. Не чувственные, округлые формы Марицы, а прекрасно вылепленная фигура. Ее груди были небольшими и крепкими, с бледно-розовым ореолом вокруг сосков, твердые, как галька, талия тонкая, бедра в меру округлые, чтобы быть женственными. От мягкого света лампы ее алебастровая кожа светилась, как теплый жемчуг. Треугольник волос между ног блестел, словно золотые нити.
