Усадили около блюда и Чочоя. Но мясо Чочою не лезло в горло. Глаза мальчика, устремленные к стенке полога, за которой лежал мертвый отец, выражали удивление и страх. Он не хотел верить, что отец его умер.
Когда покончили с мясом, люди вошли в полог, сели полукругом у тела покойника. Чочой забился в самый угол, где сидела с окаменевшим лицом мать.
Люди затаив дыхание к чему-то чутко прислушивались. В пологе было так тихо, что у Чочоя зазвенело в ушах. Вдруг у яранги послышались шаги.
— Идет! — хором воскликнули люди.
Чочой знал, что, по обычаю, и ему надо было крикнуть это слово, но он опоздал и уже после всех еле слышно промолвил:
— Идет.
Чоыргин поднялся, показалась косматая голова шамана Мэнгылю. Минуту он смотрел своим единственным глазом на собравшихся, потом влез в полог. В руках он держал большой, овальной формы бубен с множеством жестяных кружочков с колокольчиками, трензельками. При малейшем колебании бубен издавал разнообразные звоны — от тончайшего до самого басовитого.
Отложив бубен в сторону, шаман снял свою кухлянку. Косматые волосы его кое-где были заплетены в косички.
Встав на корточки возле головы покойника, Мэнгылю высунул руки из полога, достал походную палку Кэргына с маленьким копытцем на конце, выточенным из оленьего рога. Положив палку к себе на колени, шаман снова высунул руку из полога и достал длинный ременный аркан, сложенный в кольца, хозяином которого тоже был Кэргын. Люди молча наблюдали за действиями шамана. Минуту над чем-то поразмыслив, Мэнгылю привязал концом аркана походную палку к голове покойника, чуть приподнял ее. Чочой резко подался всем телом вперед, на какое-то мгновение узнав в покойнике живого отца, которого он так любил. Но тут же мальчик закрыл глаза и отшатнулся в сторону: он почувствовал в окаменевшем лице умершего что-то незнакомое, чужое.
Шаман низко опустил голову и замер. Через минуту он стал изредка вздрагивать плечами, потом у него задрожала голова, и вскоре все его тело затряслось, завихлялось в судорожных конвульсиях. Люди затаив дыхание, боясь шелохнуться, наблюдали за ним.
Чочой, обхватив мать руками, прижался к ней, не в силах оторвать взгляда от шамана.
Пламя жирника разгоралось, дымя черной копотью. Но огня никто не поправлял.
Быстро отцепив от головы покойника привязанную арканом палку, шаман взял ее в зубы как раз посередине, а концы обхватил руками. Голова его снова затряслась, задрожали мелкой дрожью колени. Выронив изо рта палку, Мэнгылю схватил свой бубен и встряхнул им что было силы над головой. Задребезжали трензеля, зазвенели звонки, залязгали костяные кружочки. Судорожным движением прижав бубен к груди, шаман скорчился, словно у него сильно заболел живот. На лице его выступила испарина. Резко выпрямившись, он ударил китовым усом по бубну и, оскалив желтые крепкие зубы, завыл.
