Боль утихла, но совсем не ушла. Предсмертный предметный мир застило, как будто его окутал туман. Мне вдруг представилось, что этот туман и был той самой первичной субстанцией, из которой я когда-то возник. От которой порывом ветра оторвало клочок. И этот мутный серый лоскут после некоторого сгущения и валянья в пыли уплотнился и стал мной.
Придут же такие фантазии в подходящий момент. Туман был сейчас такой промозглый, что мир от холода ходил ходуном - колыхался, во всяком случае. Но колыхание прекратилось, а холод нет, словно тело было обложено льдом для пущей сохранности.
Атмосфера еще более уплотнилась, осязаемо давила на бронхи. Зрение видело только мутный свет, который скорее скрывал, чем проявлял предметы. Дышать стало совсем невозможно - и я прекратил.
Холод схлынул, словно воды сошли. И показалось, что кто-то мимо прошел, не заметив меня или не обратив внимания, только жаром и ужасом обдало. Я, словно джинн из бутылки, стал выпрастываться из тела, ощущая неприятное раздвоение: отчасти еще в теле, отчасти уже вне.
Потом ощущенья исчезли. По мере того, как пустело тело, исчезал даже тот мутный свет, что до этого был. Уже не было ни удушья, ни куриной унизительной слепоты. Мир померк. Все отошло в область неважного: жизнь, с вытекающими из нее последствиями, смерть в том числе. Подступил покой, как и присуще покойному - пограничная пауза, предваряющая иной свет.
Этот новый свет был не менее ярок, чем прежний, привычный.
Или скорее, это было новое зрение. К которому тут же подоспело и зрелище. Я вдруг увидел то, что происходило внизу.
Предметы и люди были отчетливы. Челомуты потешны. Стрельба со смертельным исходом напоминала игру. Да и была ею на самом деле. Дальше смерти не убьют, а смерть - всего лишь увлекательное приключение. Даже те, кто не склонен был испытывать судьбу гибелью, тут, на законных основаниях были готовы ее испытать. В это раз погибать была очередь бойцу Бондаренко. Он был полон чаяний и предвкушений и даже стихи читал. Появление майора спутало эти планы. А моя смерть окончательно убила его надежды на трип, так как увеличивала процент потерь в группе. А это грозило разборками и расторженьем контракта. Ну и потерей страховки, разумеется - и это было самым опасным в нашей войне. Война перестала быть серьёзным занятием, а бой зачастую заканчивался игрой в поддавки. Оно и поныне так, насколько я знаю.
Я видел сверху себя, вернее, свое тело, оно было совсем неподвижно и уже не боролось за жизнь. Его жизненные функции, по всей видимости, уже не контролировались головным мозгом, и организм, как на аварийном управлении, продолжал еще как-то теплиться, поддерживать существование на продолговатом мозге и на спинном, используя последнюю возможность удержать жизнь в режиме бескислородного обмена. Я надеялся, что чип, связующий умирающий мозг с базой, будет работоспособен еще десяток минут, чтоб мои впечатления от аутоскопии не пропали втуне. Чтобы запомнить и другим рассказать, как моя смерть со стороны смотрится.
