— Сэр Дэй!!! Вы живы?
— Называюсь я теперь иначе, — сказал я спокойно, — выиграв войну, я получил в приз скуку. Нынче утром, минут семь назад, я отрекся от всех сатанинских величеств, коими именовался, черный плащ мой сброшен и летит себе с высокой горы, никому на фиг не нужный. Состоялся пиф-паф в Москве, вы тут в курсе?
— Ну разумеется. И несколько странно… вас ведь ищут, у Синтии дом оцеплен ищейками. Псов напустят.
— То есть мне ее не увидеть… — мрачно произнес я, — даже ее.
— Никак невозможно, сэр. Леди под наблюдением, все ваши лондонские приближенные арестованы.
— За что?
— За терроризм, сэр. Связь с ИРА. Естественно, надуманная — но оттого не легче.
— Как просто они умудряются представить трагедию, приключившуюся с миром. ИРА… Засранцы, и только.
— Точно так же думаю, сэр Дэй.
— Ты еще думаешь, неглупый Ангус? Это ты очень даже зря. По старой дружбе организуй мне встречу с Син — но так, чтобы нас не увидели…
— Слежка тотальная.
— Ты всегда меня будешь перебивать, олух? Я говорю: чтобы нас не увидели вместе. Был такой советский фильм, там Максим Максимыч Исаев аналогичным способом прельщался супругой — на расстоянии. Только боюсь заплакать. Я ведь люблю ее.
— И она вас безумно любит.
— И все же мне хочется ней встретиться, а там уже — все равно. Выбери любое кафе на свой вкус и посади ее в дальнем углу. Я хоть посмотрю на нее совсем чуть-чуть. Перед окончанием сказки.
К чему дальше? Я видел Син, слезы украдкой катились из глаз — мы все-таки не удержались и смотрели друг на друга. Айрем потом говорил, что она порывалась подойти ко мне — но он напугал ее, сказав, что тем она меня пренепременно выдаст. Бедная девочка, еще одна сломанная судьба. И с чего только они все летят на твой огонь, Даэмон? Даже сейчас, когда ты — уже никто, казалось бы.
— Здесь северные широты, и солнечные удары — большая редкость.
— Скорее звездный удар, его звезда ударила невидимая. Прямо по лбу, Индрек.
— По лбу?
— Бац. Бывает так.
По-русски? С каким чудовищным акцентом, боже мой! Почему здесь говорят по-русски. Или меня уже нашли?
Нет, это почему-то Таллинн.
Я, оказывается, лежал, привалившись к стене высокой башни Нуннадетагуне торн, в весьма вальяжной позе, не дающей подозревать, что нахожусь в смутном состоянии «без сознания». Раскрыл глаза, напротив — никого. Старческие голоса смолкли, их обладатели растворились в переулках старого голоса. Если, правда, у этих голосов когда-то были обладатели.
