«…а шильдерсы остаются!..»
Он вновь вспомнил о той телепрограмме и пожалел, что не нашел хотя бы минутку, чтобы сказать стране о том, как барон Самуэль Шильдерс пытался откупить часть земель, на которых расположено первое в мире доменное производство — «…гениальность Абрахама Дарби в том, что он употребил кокс для выплавки чугуна. И железо стало ковким, и заставили пар работать!». Эти открытия по своему смыслу не ниже, чем открытия новых земель, без них — немыслима индустриальная революция. С обилием чугуна и стали Британия возвысилась, воцарилась — почти на целый век! — как Мастерская мира. А Самуэль Шильдерс хотел обкорнать их металлургическую святыню…
Джон Дарлингтон вспомнил свою весеннюю поездку в родные места, в «Черную страну», как до сих пор зовут Западный Мидленд из-за индустриальной концентрации, из-за дымов, — с Эвелин, на их стареньком, но надежном «воксхолле», в пасхальную неделю. По пути его вдруг потянуло в Коулбрукдейл, в изначальное гнездо тяжелой индустрии, к корням британского промышленного величия, о котором теперь можно только вздыхать.
Они стояли на первом в мире железном мосту, вознесенном над тихими водами патриархального Севера. Смотреть на него как на восьмое чудо света в конце восемнадцатого века съезжались со всей Европы и даже из Америки. Он до сих пор красив своим ажурным полушарием, несущим чуть зауголенную плоскость. И до сих пор надежно служит — ничто с ним не случилось за два столетия, правда, мало кто теперь по нему проедет — дороги разбежались в новые дали.
Они долго стояли на самой середине, вознесенные над глянцевой гладью, над зеленой крутизной берегов, поближе к солнцу, нежась в теплом сиянии, и теплый ветерок, налетая, ласково обдувал лица; и они испытывали блаженную расслабленность, и в спокойном раздумье он говорил о том, как незаметно переменилась страна, возможно, ныне наступил такой же точно период, какой пережили их предки, когда научились в изобилии выплавлять чугун, производить ковкое железо, когда в азарте принялись строить железные мосты, дома и даже церкви, заставили работать пар, сотворили железного коня — паровоз, незаметно отстранив всю предыдущую историю.
Он увлекся, рассуждая, смеялся над тем, как Ричард Тревитик, изобретатель паровоза, показывал его, будто укрощенного дикого зверя, соорудив в Лондоне цирк, и по рельсовому кольцу катал смельчаков в обычной карете, правда, поставив ее на железные колеса. И опять смеялся — все над ним, Ричардом Тревитиком, который и думать не думал, что совершил революцию, а заботился лишь об одном, о чем все и во все времена, — как бы разбогатеть; и, накопив небольшой капиталец, отправился в Южную Америку, в серебряные рудники, где быстро прогорел и умер в нужде и отчаянии, даже не подозревая, что его ж е л е з н ы й з в е р ь становился символом века — железного века!
