Не было никакой драки, ни даже никаких намеков на ее начало, но вдруг все замолчали и перестали жевать. Я обернулся, чтобы посмотреть, что случилось.
Тишина стояла почти осязаемая. Женщина с каменным лицом смотрела на девушку…
Откуда она здесь взялась, эта "сливная порока"? Она явно была в ярости: покрасневшее лицо, прищуренные глаза и едва заметная дрожь тела. Впрочем, румянец вполне мог свидетельствовать о том, что она пьяна, и бутылка в татуированных красным руках подтверждала эту версию.
Это неприятно резало глаз. На вид девушке было не больше пятнадцати-семнадцати, не рано ли? Даже для сливной порока.
Женщина встала. Я увидел, что она опоясана мечом. По словам Винфа, обычно им не позволяли носить оружие. Максимум — небольшой кинжал, но его не должно было быть видно, иначе могли оштрафовать.
— Мы не принимаем альбиносов, — сказала она, глядя на девушку. Судя по всему, разговор этот случался не в первый раз.
— Но я все прошла! Все испытания! Вы даже представить себе не можете, чего мне стоило… — от переизбытка чувств девчонка начала трясти бутылкой.
Из нее выплеснулось немного вина.
Женщина скрестила руки. Я глянул на ойгура: на его лице было написано любопытство. Он не отрывал взгляда от странной парочки в середине обеденного зала.
Винф заметил мой взгляд и покачал головой.
— Девчонка-то не так проста, — прошептал он.
Я подумал про себя, что "простой" она не казалась мне с самого начала.
— "Сливные порока" должны оставаться в Ойомее, а не приносить свою грязь в семью тикеге, — фраза прозвучала резко, как треск разрываемой ткани. Все окончательно замолчали, даже на кухне перестали стучать посудой.
Женщина, кажется, тоже это поняла.
— Ты нам не подходишь, — попыталась она смягчить свою речь, но у нее не получилось.
Девушка задохнулась от гнева.
— Зачем? Зачем вы допустили меня к испытаниям?! — крикнула она. — Вы же видели, кто я! Зачем тогда?!
Она грохнула бутылку о пол. Посетители Гел-Гириса вздрогнули — все разом — и начали перешептываться, вышибала двинулся в сторону странной парочки, но они, поглощенные ссорой, не обратили на эти маневры ни малейшего внимания.
Женщина поджала губы и попыталась принять неприступный вид, но вместо этого неопределенно передернула плечами. Ей явно было неуютно.
Лицо девчонки пошло некрасивыми пятнами, и она заплакала. Сочувственных взглядов я не заметил, наоборот, ойомейцы смотрели на это чуть ли не с вожделением, в то время как иностранцы отворачивались, не желая видеть чужих слез. Мне странно было видеть такое равнодушие, — даже мне, выросшему в насквозь лживом государстве Мэф.
