— Скажите, когда захотите клубничного пирога.
— Обязательно, — сказал он.
Я сказал:
— Вы не устали? Может, наверх отвести? На боковую, наверно, пора?
— Еще не пора, — сказал он. — Я останусь с вами, дружище. Если, конечно, не возражаете. Пока вам не захочется спать. Мы ведь так с вами и не поговорили. Как-то неловко, мы с ней совершенно забыли о вас. — Он поднял и отпустил бороду. Потом нащупал свои сигареты и зажигалку.
— Ничего страшного, — сказал я. — Рад, что вы решили посидеть со мной.
Похоже, я и впрямь был этому рад. Каждый вечер я курил травку и сидел внизу, пока не начинали слипаться глаза. Мы с женой почти никогда не ложились спать одновременно. Когда же я все-таки ложился и засыпал, то начинались эти жуткие сны. Иногда я просыпался весь в холодном поту, сердце колотилось как сумасшедшее.
По телевизору показывали что-то о средневековой церкви. Тема, конечно, серьезная. Но хотелось чего-то другого. Я попробовал другие каналы, но они уже не работали. Я извинился и снова включил первую программу.
— Все в порядке, дружище, — сказал слепой. — Я не против. Что бы вы ни смотрели. Всегда чему-нибудь учишься. И учебе этой нет конца. Я и сегодня не прочь узнать что-нибудь новенькое. Слух-то у меня нормальный, — сказал он.
Мы сидели молча. Он подался вперед, лицо его было обращено ко мне, а правое ухо — к телевизору. Зрелище идиотское. Время от времени он закрывал веки, а потом — раз! — открывал снова. Иногда запускал пальцы в бороду и пощипывал ее, будто обдумывал услышанное.
На экране появились монахи в сутанах с надвинутыми капюшонами; на монахов напали скелеты и черти. У людей в масках, изображавших чертей, были рога и длинные хвосты. Маскарад был частью карнавального шествия. Англичанин, который рассказывал о карнавале, сообщил, что он устраивается в Испании ежегодно. Я попытался все это объяснить слепому.
— Скелеты? — сказал он. — Скелеты я знаю, — и кивнул.
Показали собор. Потом долго и медленно показывали другой. На экране появился знаменитый собор в Париже с контрфорсами и шпилями до облаков. Камера взяла общий план — весь собор на фоне неба.
Иногда англичанин, который вел передачу, замолкал, и камера медленно показывала соборы со всех сторон. Или же — сельскую местность и людей в полях, идущих следом за волами.
Я молчал сколько мог. Потом понял — надо хоть что-то сказать. Я сказал:
— Теперь показывают собор снаружи. Горгульи. Такие резные страшилища. А теперь, кажется, уже Италия. Точно, это Италия. Какие-то рисунки на стенах церкви.
