Она еще раз порадовалась за Эсмеральду, которой больше не придется трястись от холода там, снаружи, да еще и со щенками.
«И это все благодаря мистеру Каллахану», — невольно подумалось Дженис, и она попыталась представить себе, чем он сейчас занимается: беседует с Оскаром, присматривает за Эсмеральдой или… вспоминает о ней?
Нет. Следует держать в узде свое слишком живое воображение. Этот грум ей даже не нравится. Да и как может нравиться мужчина, который предупреждает, что следует держаться от него подальше? И она ему тоже совсем не понравилась: он ясно дал это понять, — а Эсмеральде помог вовсе не ради Дженис. Разве необходимо лишний раз говорить об этом?
Нет. И это доказывает, что ему совершенно на нее наплевать: просто нравится с ней целоваться. Как и ей с ним.
Подумав так, Дженис решила, что потрясающий в своей первозданности пейзаж за окном заслуживает ее внимания гораздо больше, чем мистер Каллахан, поэтому задержалась возле окна еще на некоторое время. Погрузившись в среднее кресло, она подобрала под себя ноги, подперла подбородок ладонью и устремила взгляд в окно, за которым заходящее солнце окрашивало вершины деревьев в оранжевый цвет. Закрыв на несколько секунд глаза, девушка позволила себе мысленно перенестись…
Прямо в объятия Люка Каллахана.
— Я уверена, что оставила их здесь.
Услышав голос, Дженис тут же открыла глаза и на мгновение смутилась, словно ее поймали на чем‑то недозволенном. Но конечно же, никто не мог заметить ее голову за спинкой кресла. Как и вообще увидеть ее, пока не подойдет к окну.
Это была одна из сестер — скорее леди Опал, как решила Дженис: у нее такой, более мягкий, голос.
Послышался шелест юбок.
— Ты такая рассеянная, — ответил ей второй голос — видимо, леди Роуз. — Вон они, на столе.
— О‑о. — Снова шелест. — Даже не запылились.
Очки, должно быть. Дженис, сказать по правде, следовало дать понять сестрам, что они не одни, но в кресле так уютно. Они наверняка уйдут с минуты на минуту, и она сможет урвать еще несколько секунд для греховных мечтаний о мистере Каллахане и сегодняшнем поцелуе, прежде чем спуститься в гостиную. Дженис не горела желанием пытаться быть любезной со всеми за ужином, после которого ей предстояло петь и играть на фортепиано, чего она до смерти боялась.
— Сегодня мы узнаем, охотится ли она за ним, — сказала леди Роуз.
Сердце Дженис тревожно замерло. У нее возникло тошнотворное ощущение, будто сестры говорят о ней.
— Интересно, как она оденется к ужину, — добавила леди Опал.
