— Да, когда отец пять лет назад умер, мы получили возможность занять эту квартиру.
— А его жена, ваша свекровь?
— Она умерла уже давно. Свекровь приехала с ним сюда, но потом опять вернулась в Германию, еще во время войны, а назад сюда так и не приехала. Не знаю, почему она уехала и почему не вернулась обратно.
— Так. Может быть, хотите что-то добавить?
— Нет, к сожалению. Мне почти ничего не известно. Жалко, что Фридриха уже нет в живых, он определенно мог бы вам как-нибудь помочь. Хотя он не любил полицейских.
— Вот как, почему?
— Не знаю. Правда, один раз я слышала, как он отзывался о полицейских: вся эта шатия, мол,— сплошные нацисты.
— Он был коммунистом?
— Во всяком случае, не активным. По крайней мере, здесь, в Швеции. Что он делал в Германии до того, как попал сюда, я почти не знаю.
.— Что он имел в виду, говоря, что полицейские сплошь нацисты?
— Не имею понятия. Скорее всего, ему пришлось побывать в лапах немецкой полиции. У него не было ни одного зуба, когда он приехал сюда. Зубы все вставные, хотя ему было тогда всего тридцать пять лет. Я никогда у него не спрашивала, почему. Но можно ведь и самому догадаться.
— Гестапо, вы думаете?
— Да, именно...
— Так что он, собственно, ненавидел нешведских полицейских?
— Не знаю. По-моему, он считал, что все они одного поля ягоды.
— А здесь, в Швеции, ему когда-нибудь приходилось иметь дело с полицией?
— Во всяком случае, пока я его знала — нет. Если только до того, как я с ним познакомилась.
— Есть ли здесь, в доме, еще иностранцы?
— Да, только раньше их было больше.
— Больше?
— Да, мой муж говорит, что, когда он был маленьким, здесь жило гораздо больше иностранцев. В особенности немцев. И, помнится, еще один поляк.
— А кто живет здесь сейчас?
— Ах, все это было так давно! Подождите-ка, ведь у нас есть госпожа Беккер, живет двумя этажами выше.
— Сколько же ей лет?
— Да, наверное, лет семьдесят. Сидит она в своей квартире и ни с кем не разговаривает. Ей положена маленькая пенсия, вот она и перебивается.
— Надо мне будет с ней побеседовать.
— Да, пожалуй.
Она заколебалась, посмотрела на Фаландера, зажгла сигарету; видно было, что она немного нервничает. «Нельзя курить-то, ведь у тебя ребенок скоро будет»,— подумал Фаландер. Но ничего не сказал.
— Не знаю только,— замялась она.— Не знаю, хорошо ли будет, если вы поговорите с госпожой Беккер?
— Почему же нехорошо? Я должен все выяснить как следует.
— Не думаю, что она сможет вам что-нибудь рассказать. Она ни с кем не общается, только сидит в своей квартире и уж, конечно, ничего ни о ком не знает.
