— Я хочу с тобой серьезно… Хочу попросить…
— Ну давай… — сказал он, потому что почуял: дело и вправду нешуточное.
— Ты как-то снисходительнее других… Почти не хихикаешь надо мной…
— Я никогда ни над кем не хихикаю, — соврал от неожиданности Мир. Понял, как это глупо, и пробормотал: — А что случилось-то?
— Понимаешь, я прошлым летом была в Севастополе…
«Опять какой-то подарочек судьбы, — почуял Мир.
— Ну и хорошо, что была… Счастливая…
— Меня там папины друзья устроили в подростковый лагерь. Не в международный, не для олигарховых деток, а в маленький. Там были одни местные ребята… Мир, такие ребята!.. Я, после того как уехала, три дня ревела от тоски… Мир, ты не смейся.
Он тихо сказал:
— Зоя, разве похоже, что я смеюсь?..
— Не похоже. Я как раз поэтому к тебе. Ты ведь тоже собираешься пойти под парусами… А мы там ходили на шлюпках, был даже поход до Евпатории… Там такие инструкторы замечательные, из яхтсменов. А был еще старый руководитель, пенсионер. Он даже не официальный вожатый, а как бы шеф от флота. Капитан-наставник. Бывший штурман с трехмачтовой баркентины… На него как глянешь — сразу видно, что моряк с солью в каждой жилке. Но не суровый, на нем младшие пацанята буквально висли, как макаки на старом дубе…
— А как звали?..
— Тимофей Данилыч Яшин. Но чаще просто Данилыч… Мир, когда я уезжала и первый раз разревелась, он сказал: «Ты не стесняйся, в твоих слезах — облегчение. Чтобы меньше скучать, сочини про нас песню, ты ведь можешь… Про севастопольских ребят и про наш город…» Я размазывала слезы и кивала. И казалось, что в самом деле смогу… Город мы с ребятами исходили вдоль и поперек — и улицы, и причалы, и батареи… И всех мальчишек и девчонок я помню до сих пор…
Мир вспомнил, как они с Маком путешествовали по компьютерному Севастополю. Иногда чудилось, что по настоящему…
— Зой, а почему ты никому не рассказывала?
Она пожала плечами. Мир понял: стеснялась. Здесь ее привыкли видеть не такой. И догадался:
— Теперь написала песню, да?
Она покивала и, казалось, даже всхлипнула.
— Я несколько раз пыталась, но все было не то… Не посылать же им всякую попсу… А недавно оттуда позвонили ребята, сказали, что Данилыч умер. От инфаркта…
— Господи… — вырвалось у Мира.
И он подумал, что Зою теперь всегда будет грызть совесть: не успела. А еще подумал про Чука, про Константина Петровича и даже про Лухманова…
— Мирка, я все-таки написала песню. Хоть поздно, но все равно…
Он мельком отметил, что Зоя сказала «Мирка». Так его называли немногие: Мак, мама да иногда (нечасто) Маша Чешуйкина. Но сказал о другом:
