Аркадий остановился. - Вот, - деловито и сухо сазал он, повернувшись к Марку, - отсюда и начнем. Ему не хотелось показать Марку, как поражает его каждый раз пространство, усеянное кроватями, топчанами, лежаками, креслами-кроватями и просто креслами.
4
Марк вещи не любил и не ценил, и без сожаления оставлял даже то, что могло понадобиться в обозримом будущем: он в будущее смотрел, как в себя - без деловитости, зато с восторгом и замиранием сердца, в ожидании разоблачения все новых тайн. Детали и житейские подробности вызывали в нем брезгливость. "Там должны быть вершины" он говорил, и еще, вычитанное в старинном учебнике философии - "на вершинах должно быть одиноко", бессознательно пренебрегая двумя запятыми, придающими высокопарной сентенции предположительный характер... Он мог оставить свое пальто и уехать, хотя денег не имел, и не знал, что будет делать осенью, как добудет новое. Ему казалось странным думать о том, что еще за горами, месяц казался ему вечностью, завтра было в тумане, но светлом и радостном. "Все это, неважное, как-нибудь устроится, образуется..." - он думал. А чаще не думал, приятно было исчезнуть с маленьким чемоданчиком, и он уезжал.
"А теперь натаскал всякой дряни, - ворчал Марк на себя, - и даже тряпки какие-то подобрал, заткнуть щели в двери..." Старик настоял. Он даже импортный приемничек нашел Марку, чтобы слушать " голоса". Сам давно оставил эти хлопоты, все больше у телевизора, особенно за едой. Там, после очередного всплеска, победила его любимая программа "спокойной ночи, малыши"... Еще он нашел Марку лампу по своему вкусу: не какую-нибудь с шелковыми кистями, ажурный лоск, и не с большим зеленым конусом, массивным медным станом, завитушками и пупырышками, украшение стола большого начальника... нет, он взял гибкую, во все стороны гнущуюся, с шарниром в шейном суставе черную лампу чертежника, которой все равно, как стоять, где светить - у нее свой надежный зажим, и без хлопот. С такой не пропадешь - внушал он юноше, а тот заранее согласен, ему все равно. 5
И вот первый вечер - на своей лежанке, в окружении двух стульев, кресла, кухонного столика... Письменный пока пристроили "на воле", то есть, в комнате. Кухня оказалась забитой вещами, от них шел не очень приятный запах. - Ненадолго, - авторитетно заявил Аркадий, - протопишь газом и все дела.
Запахи своими напоминаниями бьют под ложечку - кажется, рядом, а не достать. Связи вещей и слов, и даже звуков надежней, а здесь тонкая паутинка... Запах пыли, скипидара, восковой мастики... Крошечные комнатки, теплый паркет, лучшее убежище - за креслом отца, в глубокой треугольной яме... Тревожное время... Лет в пять Марк понял из разговоров, что ему неминуемо придется умереть. Расплакался и долго скрывался за этим креслом в темноте. Его вытащили, утешали "не скоро..." а он не мог понять, при чем здесь скоро - не скоро...
