Жил в нашем селе Онуфрий когда-то,
Мужик был разумный и в полной силе;
Все его сундуки и хата
Заполнены разным добром были.
Имел он добрых коней две пары,
Полотна и сукна, кафтан отличный,
Ломились засеки его амбара
От жита, гороха, муки пшеничной.
Был работящим Онуфрий Скирдзель,
И детки и женка к нему ласкались,
Но все перемерли в восемь недель,
Остался Онуфрий один как палец.
Сидит в своей хате, горюет, плачет,
А ночью пойдет — на могилках ляжет.
В хозяйстве ж — убытки да незадачи:
Падеж на скотину, пожар, покражи…
Подохли коровы, гумно сгорело,
Украли коней порою рабочей,
А тут и подушная плата приспела,
И сборщик, как дым, залезает в очи.
Продав на подать добра немало,
Стал больше того Онуфрий хиреть.
Сварит горшочек бобов, бывало,
И кормится, лишь бы не умереть.
Лета дождался, дал бог недород:
Сгнили в поле хлеба и сено,
Картошка погибла, пропал огород,
А подати те же, без перемены!
Сборщик Скирдзеля зовет на расплату,
Грозится работать забрать на дорогу,
Продать все пожитки его и хату…
Спасенья не видно, взывай хоть к богу!
Покликали в волость его к старшине,
Тот пьяницей горьким при всех обзывает:
«Землею владеет, скотина, а мне
Подушную плату вносить забывает!..»
Подался Онуфрий вперед всей грудью,
Снял крестик, дрожит весь, бледный:
«Глядите вот, добрые люди,
Богатство мое — крестик медный.
Продам разве дьяволу свою душу,
Чтоб денег на подати одолжил.
Коль здесь погибаю — и там не струшу,
Раз черту и душу уж заложил».
Аж все испугались. Блеснули очи, —
То слезы у старого брызнули градом,
Пошел на могилки, туда, где ночи
Всегда проводил он с родными рядом.
Назавтра, забрав кузовок-плетенку,
Отправился в лес, чтоб себе на ужин
Набрать сыроежек, лисичек, опенков,
