В терзаньях страсти, в бурях рока,
В томленьи будничных недель,
Я в книге пламенной Пророка
Читаю слово – Коктебель.
И как скиталец в злом изгнанье,
Теряю счёт ночам и дням, —
Придет ли час, когда с лобзаньем
Я припаду к твоим брегам.
Один, томимый болью тайной,
Внемлю валов твоих прибой,
Упьюсь твоею мглой бескрайной,
Твоей мятежной тишиной.
Окончен день. Прибой затих,
Смежились горы с далью синей,
В ночи рожденный льется стих
К тебе, о патриарх пустыни.
Люблю сей скудный Коктебель
И зной песков его голодных,
Где только дикая свирель
Слышна на пажитях безводных.
Зачем, душа, поешь, скорбя,
Одна на ветряном просторе, —
Кто сможет выплакать тебя,
Веками скованное горе?
Счастлив, кто презирая страх
Ему богами данной властью,
Святому отдан сладострастью
На сих премудрых берегах.
Забито досками оконце,
В печи огонь давно потух,
И не поёт, встречая солнце,
В туманах утренних петух.
Повымер скот, сбежали мыши,
И смотрит скудная заря,
Как ворошит по старой крыше
Холодный дождик ноября.
И только ветер воет глухо
Один в нетопленой избе,
Где полоумная старуха
Живёт, покорная судьбе.
И каждый день зовёт кого-то
И одичалою тоской
Стучит в соседние ворота
Иссохшей старческой рукой.
И у кого-то просит хлеба,
Сердито споря с тишиной,
И видит лишь пустое небо
Над обречённою страной.
И вновь садится одиноко
В своей заброшенной избе,
А ветер бешеный, с востока
Ревёт и мечется в трубе.
И белые ложатся мухи
На омертвелые луга. —
О непробудном сне старухи
Поёт унылая пурга.
Скорый, номер пятый, дав сигнал условный,
Гулкими колёсами обозначил мост,
Медленный ударил колокол церковный,
Выносили сторожа из церкви на погост.
Дома не оставил ни жены, ни сына,
Знал он, как родного, каждый паровоз,
Прожил лет не мало в будке у плотины,
Был ему товарищем престарелый пёс.
Новые хозяева думают: – собака
Не нужна нам дряхлая, и прогнали пса.
Ночь была весенняя, и лягушки квакали,
Голубели в далях влажные леса.
