Только что пережитое унижение, разлившаяся по всему телу горечь, ощущение странной загнанности — все слилось воедино и потребовало выхода.
— Оставь меня в покое, — раздельно произнес Павел, не отрывая глаз от ненавистных сережек. — Понимаешь? В покое. Совсем, понимаешь?
Он посмотрел в ее несчастные, застывшие сразу глаза, встал и пошел в прохладное здание.
В вестибюле, в старинном, в черной резной оправе трюмо отразился маленький злой человек с расстегнутой верхней пуговицей белой сорочки и сбившимся набок галстуком. Хорош!
Павел усмехнулся, застегнул пуговицу, поправил галстук, пригладил двумя руками волосы и пошел наверх.
«Сын поймет, с Галей они будут друзьями…»— нет, каков дурак, а? Как он мог так думать? И когда это он так думал? Час или сто лет назад? Далеко-далеко отсюда, в молодости, на взлете, в какой-то другой жизни… Да нет же, никто его не поймет. Они будут вдвоем — он и Юлька, он и его любовь — смешная девчонка, восставшая когда-то против принудиловки в институте. Скорей бы только она приехала! В чем ей там разбираться, в этой студии? Еще целых два дня, нет, уже полтора. Послезавтра он наберет номер, который успел выучить наизусть, и услышит ее голос, а потом увидит ее лицо. Странно, теперь он не мог представить Юлю — видел то глаза, то волосы, то эти трогательные стоптанные туфельки… Надо попросить у нее фотографию, обязательно. Павел усмехнулся, покрутил головой. Сам же смеялся над Галей, когда та уговаривала подарить ей его помятую физиономию, увековеченную в фотостудии. Правда, в конце концов он все-таки подарил и был даже польщен, увидев собственный лик, воткнутый в рамку Галиного трельяжа, но это не мешало ему посмеиваться над сантиментами, Вот и наказан теперь…
— Что с тобой, Пал Петрович? — услышал он вдруг голос Димы. — Никак перегрелся? Или отчет такой потешный? Дай почитать, коли так.
Павел вздрогнул, потом засмеялся:
— Да нет, это я своим мыслям.
— Хорошие у тебя, видать, мысли, — не унимался Дима. — А меня похвалил Валентин, представляешь?..
Павел собрал бумаги, запер в стол.
— А-а-а… Ну тогда все ясно: сияешь, как медный таз… Ну, я в «Украину». До Ленинграда дозвонился?
— Да ты что, Петрович? — изумился Дима. — Я ж только что разговаривал! Нет, тут явно нечисто…
Он покосился на дверь и добавил:
— А Галина Сергеевна купила тебе сосиски. На свои, между прочим, кровные…
— Да куда они мне? — досадливо отмахнулся Павел. — Поставь пока на подоконник, что ли. И передай ей, пожалуйста, деньги, а то я спешу.
