Самоха возликовал. Мигом вырвал клочок из тетради и вторично послал закадычным друзьям записки.
Написал:
«Коряга! С победой! Еще немного — и Амоська слетит с первого места. Ура!!!
Самоха».
«Медведь! Ликуй! Ходи колесом. Утерли Амоське нос. Мухомор будет первым учеником. Целую тебя в сахарные уста. Жму твою ручку, а на перемене дам взбучку. Буду бить от большой любви. Кви-кви-кви. Делишки идут неплохо.
По гроб жизни — Иван Самоха».
А после звонка Адриан Адрианович еще раз сказал Амосову:
— Ваше поведение… Впрочем, это в порядке вещей…
И к Самохину:
— А вы, Самохин, лодырь. Учиться надо, а не в бирюльки играть. Сколько я с вами возился, а толку нет. Способный вы человек, а… — Он не договорил. Он вспомнил свой разговор с Аполлоном Августовичем и подумал: «Сколько молодых талантов загубила наша казенная гимназия!»
И, злой на всех и на себя, вышел из класса.
Воскресенье.
Отстояв обедню, гимназисты высыпали на улицу.
День был ясный. Редкие облачка осторожно обходили солнце, точно боясь обжечься, а оно задорно брызгало чудесным светом, вспыхивая на медных бляхах и гербах гимназистов.
Никому не хотелось домой. Кто побрел в городской сад, где уже кудрявилась зелень, кто к реке посмотреть ялики, пароходы, кто остался прогуливаться по главной улице.
Самохин шел один. От свечного нагара, от ладана чуть-чуть болела голова, в ушах назойливо звучали приторные напевы.
Распахнув шинель, радуясь чистому воздуху, Самохин ускорил шаги. Хотелось скорее свернуть в тихую уличку, забыть блеск икон и свечей и идти, идти, не оглядываясь.
Обогнув сквер, больницу, полицейский участок, он вышел на широкую и немощеную площадь.
Остановился.
За большим облупившимся домом подымался высокий корпус табачной фабрики. У ворот толпились мальчишки. Один из них, в ситцевой рубахе и непомерно больших сапогах, крикнул Самохину:
— Эй, гимназия! Иди сюда. Иди, по морде смажу и по спине приглажу.
В другое время Самохин охотно принял бы вызов, а сейчас как-то и желания не было драться.
— Самого тебя смажу, — как бы по обязанности ответил он и пошел своей дорогой.
— Струсил? — насмешливо крикнули ему мальчишки.
Вспыхнуло сердце. На секунду остановился, захотелось вернуться и дать под ложечку, но… передумал.
— А ну их! — махнул Самоха рукой и ускорил шаги.
Миновав фабрику, вышел он на железнодорожное полотно, пропустил мимо себя длинный и скучный товарный поезд и вдруг вспомнил, что по ту сторону, за железнодорожными мастерскими, в конце горбатой и немощеной улицы, живет Мухомор Володька.
