Обрадовался:
— Пойду к нему.
Минут через десять стоял уже у знакомой калитки.
— Володька! Дома ты?
— Дома, — выскочил Мухомор. — А я у обедни не был.
— И хорошо, — ответил Самохин. — Ну ее. Тоска… Стоишь, стоишь, аж спина болит. Только смотри, чтобы Попочка не заметил. Заметит — запишет, а потом директору доложит. Сегодня Попка все время глазами зыркал, а я, как выходили из церкви, взял и как будто нечаянно ему на ногу — раз! Он как взвизгнет! Честное слово. У него, знаешь, мозоль на-левой, а на правой нету. Я всегда и норовлю ему на левую стать… А что будем делать сейчас с тобой? Давай придумаем что-нибудь. Скучно, понимаешь. Шел я, шел, да и думаю: дай к тебе загляну. Давно я у тебя не был.
— Пойдем в комнату. Наши завтракают.
— Нет, я посижу… Ты иди, ешь.
— Да идем вместе. Чего ты стесняешься? — удивился Володька. — Вот чудак.
Самоха уперся. Тогда Володька кликнул на помощь мать.
— Иди-иди, — просто сказала та. — Что ты, к князьям в гости пришел, что ли?
«В самом деле, — подумал Самохин, — чего я ломаюсь?»
Пошли в комнату. Самохин снял шинель, повесил на гвоздь, тут же пристроил давно превратившуюся в блин фуражку и сел с Володькой за стол. Сидел и уплетал за обе щеки и украдкой посматривал по сторонам. Нравилось ему у Мухомора в доме. Отец, не молодой уже, с проседью, глядел на Самоху поверх старых очков. Мать — ласковая. В углу — маленький шкаф с книжками. Просто все так.
— Это папашины книги, — сказал Мухомор, — а это мои, — ткнул пальцем в книжную полку. — А вот гляди. Видишь? Это паровоз. Мне его папаша сделал. Если спиртовкой разжечь — он как шальной бегает.
Самохин вздохнул.
«Совсем не так, как у нас дома, — с горечью подумал он. — Тут дружно, а у нас…»
— Тебя как, Иваном, что ли, зовут-то? — спросил отец.
— Да. Самохин Иван.
— Учишься хорошо?
Володька выручил, сказал горячо:
— Он, папаша, у нас способный, особенно по математике, только…
Володька запнулся. Вдруг нашелся, сказал:
— Он рисует, стихи пишет, но… заел его Швабра… Честное слово, заел… Самоха, прочитай свое стихотворение!
— Да ну тебя, — нахмурился тот. — Не надо.
— Читай-читай, не ломайся, — сказал отец. — А ну-ка, закручивай. Ты свое прочитай, а я свое. Я, брат, тоже во какой поэт. Только мои стихи устные, нигде не писанные.
— Почему же не писанные? — спросил Самохин.
— А потому… Напишешь, а тебя — хоп! — и в кутузку. Во, брат, как. Ну, читай свое, а потом я свое. Да не ломайся… Что ты, барышня, что ли?
— Читай, Самоха, — подбодрил Володька. — Отец любит стихи.
