а там обвенчались,
скотины дождались,
и хуторок приобрели,
и сад и пчельник завели,
и мельницу купили —
в достатке жили.
Лишь деток не дал Бог,
а смерть с косою у порога.
Кто же старость их пригреет,
для них сыном станет,
похоронит, пожалеет,
кто душу помянет?
Кто на счастье добро примет,
трудом нажитое,
будет помнить благодарно,
как дитя родное?..
Трудно вырастить ребяток
в непокрытой хате.
А еще труднее в белых
стариться палатах,
стариться и дом богатый,
угол непочатый,
умирая, чужим детям
отдать на растрату!
Раз в воскресенье, в день погожий,
у хаты в праздничной одеже
сидели старики вдвоем.
Ни тучки на небе; кругом,
как бы в раю, так славно было,
на небесах ни тучки!
А в сердце горе затаилось,
как зверь в несу дремучем.
В таком раю отчего бы
старикам грустилось?
Горе ль давнее какое
в хате пробудилось?
Иль заглохшее недавно
Вновь зашевелилось?
Или новое рай светлый
огнем охватило?
О чем же, сидя у порога,
они задумались? Как знать,
уж собрались, быть может, к Богу.
Но кто в далекую дорогу
коней им станет запрягать?
«А кто нас, Настя, в гроб положит,
когда помрем?»
«Великий Боже!
Я о том же размышляла,
да так горько стало:
в одиночестве старели...
Для кого держали
добро наше?..»
«Погоди-ка!
Словно плачет, слышишь,
за воротами ребенок!
Побежим-ка!... Видишь,
так и знал: я, что-то будет!»
И оба вскочили,
да к воротам... Прибегают —
и оба застыли.
Перед самым перелазом
младенец повитый —
но не туго; и новенькой
свиткою прикрытый.
Видно, мать запеленала,
хоть лето — укрыла
последнею одежею!...
Глядели, молились
дед да баба. А младенец
словно умоляет:
ручки выпростал, бедняжка,
и к ним простирает,
крохотные... и притихнул,
как будто не плачет,
а чуть хнычет.
«Ну что, Настя? Видишь! Теперь, значит,
мы с тобой не одиноки!
Вот судьба, вот счастье!
Ишь какое, чтоб не сглазить!
Бери ж дитя, Настя,
неси в хату, а я съезжу
сам за кумовьями
в Городище...»
Чудно, право,
бывает меж нами!
Одни сына проклинает
и прочь выгоняет.
Другой свечечку, сердешный,
потом добывает
и, рыдая, ее ставит
перед образами —
нету детей!.. Чудно, право,
бывает меж нами!
Вот три пары на радостях
кумовьев набрали,
и мальчика окрестили,
и Марком назвали.
Растет Марко: старики же
души в нем не чают,
где усадить, где уложить,
хлопочут — не знают.
Год проходит. Растет Марко,
дойная корова
живет в холе, в роскошестве.
Но вот, черноброва,
молода и белолица,
пришла молодица
на тот хутор благодатный
работать проситься.
«Что ж? — дед молвит.— Возьмем, Настя»
«Возьмем, Трофим,— нужно ж,
ведь стары мы и хвораем,
