Уордмэн не поверил.
— Вы блефуете! — крикнул он вслед, но Ревелл не остановился.
Уордмэн не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал такую злость. Его подмывало ринуться вдогонку и прикончить поэта голыми руками, но тюремщик лишь сжал кулаки и напомнил себе, что он — человек мыслящий, разумный и милосердный. Точно такой же, как Страж. Тот требует только повиновения. Уордмэн тоже. Тот карает лишь бессмысленную браваду. Уордмэн тоже. Ревелл — враг общества, он так и норовит разрушить свою личность, и его следует проучить. И ради общественного блага, и ради него самого. Надо преподать ему урок.
— Чего вы добиваетесь? — крикнул тюремщик в удаляющуюся спину поэта. — Я не пошлю за вами. Сами обратно приползете!
Ревелл покинул зону и пошел через поле к деревьям. Он брел, понурив голову, спотыкаясь, обхватив руками живот.
Уордмэн долго смотрел ему вслед, потом скрипнул зубами, повернулся и отправился в свой кабинет писать сводку за прошедший месяц. Всего две попытки к бегству.
Раза три за день он выглядывал в окно. Сначала Уордмэн увидел Ревелла на четвереньках у дальнего края поля; поэт медленно полз к деревьям. Ближе к вечеру Ревелл скрылся из виду, но до зоны доносились его вопли, и Уордмэну лишь с великим трудом удалось сосредоточиться на отчете.
Когда начало смеркаться, тюремщик вышел на улицу.
Крики Ревелла стали тише, но звучали непрерывно. Уордмэн сжал кулаки, опустил руки, расслабился и обратился в слух. Он злобно подавил зарождающееся сострадание. Этого рифмоплета надо проучить ради его же пользы.
К Уордмэну подошел врач из лазарета.
— Его необходимо вернуть, сэр.
Уордмэн кивнул.
— Знаю. Но я хочу, чтобы он уж наверняка усвоил урок.
— Господи, да вы только послушайте, как он орет!
Лицо Уордмэна омрачилось.
— Ладно, несите его обратно.
Врач пошел прочь, и в этот миг крики смолкли. Уордмэн и врач повернулись к лесу и прислушались. Тишина. Врач опрометью бросился в лазарет.
Ревелл лежал и орал. Мыслей было только две: о боли и о том, что надо орать. Но иногда, после особенно громкого крика, ему удавалось выкроить сотую долю секунды, и Ревелл ползком удалялся от зоны еще на несколько дюймов. За последний час он сумел преодолеть около семи футов. Теперь его голову и правую руку было видно с проселочной дороги, которая шла через лес.
На каком-то уровне сознания существовали только боль и крик. Но был и другой уровень. Ревелл полностью отдавал себе отчет в происходящем и ясно видел окружающие предметы — травинки перед глазами, неподвижные кроны деревьев, ветви высоко над головой. И маленький пикап, который остановился рядом.
