Свиридов хорошо запомнил этот день. Они зашли в кабинет, впереди отец, маленький, сухонький, а он сзади, голову наклонив. Декан со Свиридовым и разговаривать не хотел больше, а с отцом у них сразу общий язык нашелся, словно они на одном фронте воевали. Отец держался спокойно, без заискивания, декан предложил ему сесть, стул придвинул. «А ты выйди пока», — сказал Свиридову.
О чем они говорили — он так и не узнал. Приказ забрали от ректора, Свиридов сдал все-таки свою теоретическую механику, остался в институте. А после дело легче пошло. Научился подстраиваться под преподавателя, промолчать где надо или хмыкнуть неопределенно. Теперь он знал, что тогда и начались его маленькие компромиссы и уступки, нет, не другим он уступал, а сам себе, в ерунде сначала, в мелочи, а после стало это привычным и простым.
Три года на заводе еще быстрей прошли, общежитие в районном городке, где по ночам все вздрагивало от кузнечных молотов, после Свиридов ни дня не задержался, собрал вещи, домой, хватит, не зная даже, где работать придется. Отец встретил его на пороге, широко дверь распахнул, улыбнулся.
— Ну, здравствуй, Владик, — он всегда в хорошем настроении его Владиком звал, — это хорошо, что вернулся ты. Я вот теплицу хочу строить, может, поможешь…
В городе устроиться оказалось непросто. Доски были залеплены объявлениями, требуются, требуются, требуются, но все конторы какие-то, шарашки, как проходные дворы, оттуда уходили, а значит, и Свиридову там делать нечего. Он друзьям прежним звонил, однокашникам, слонялся по городу целыми днями. И было неловко возвращаться домой. Мать рассказывала про знакомых, работают, а ты все сразу хочешь, надо соглашаться на то, что предлагают. Отец приходил поздно, сидел за столом молча, ничего не ел почти, потом устраивался на подоконник, курил возле форточки. И Свиридов чувствовал свою легковесность, ниже склонялся над тарелкой.
— Может, ты своим приятелям позвонишь? — попросил он отца однажды.
— Зачем? Устроят тебя, а ты опять сбежишь.
— Ну, знаешь ли… От добра добра не ищут…
— Сам ищи. Да у меня никого не осталось. Все на пенсии.
В этом, конечно, намек прозрачный крылся, не может сын отца обеспечить, и приходится ему на старости лет подрабатывать. Мать неслышно убирала посуду, только тарелки в руках ее подрагивали.
Потом все устроилось, нашел он место в исследовательском институте. Невзрачное зданьице с облупившейся штукатуркой, бывший купеческий особняк, но люди попались хорошие, и дело у них шло в гору круто. Свиридов как-то сразу в точку попал, в самый перспективный отдел, занимались там автоматизацией производства, и за несколько лет тихой сапой, мытьем-катаньем в руководителя лаборатории вырос. Иногда его самого удивляла эта способность промолчать в нужный момент, откуда бралось только, или подсказать что-то начальству вполголоса и с такой доверительной интонацией: вы же сами мне говорили об этом. Не помню, отвечал ошарашенный начальник. А у меня записано даже, Свиридов делал обиженное лицо и лез за блокнотом…
