— Да ведь тебе от того, что узнаешь, легче не станет.
— Понятно! — хмыкнул Картошкин. — Твои недовольства в рамках инструкции — «от и до».
— Добро бы и тебе так! — нисколько не обидевшись, отозвался Иван Димитрич. — Из-за твоих недовольств целый штат людей трудится — общественность, участковый, сам Василий Николаич…
— Ну да! Вызывали, беседовали, — оскалился Картошкин. — Утром сержант из каморы вывел, поставил во фрунт перед товарищем подполковником: докатился, Валентин Иваныч, до вытрезвителя? Никак нет, отвечаю, в коляске ваши люди довезли, спасибо им. Ну, говорят, а знаешь, что тебя ждет? Знаю, говорю я им, полсотни штрафу и задушевное письмо в столярную мастерскую: своим видом оскорблял человеческое достоинство… А вот, что это за штука такая — никто никогда мне не объяснил и почему за это наказывается человек. Ведь раньше, до атеизма, считалось, что на моей физиономии отображен Лик! — прокуренный указательный перст Картошкина нацелился в потолок: — Теперь же, когда это достоинство сплошь и рядом оскорбляется, то наказывают человека только за слабость, только Картошкин вкруговую виноват, как козел отпущения… А вы посмотрите, как в телевизоре бьют и режут, особенно в детективах, без слезы и вздоха! Или как женщина в оранжевом жилете двухметровым ломом лед на улице долбит, а мы ее всячески поощряем… А ведь на ней тоже — Лик, а только пьяного Картошкина волокем в кутузку и штрафуем, за что?
Мимо картошкинского дома по улице вновь протарахтел мопед, и с минуту все сидящие в комнате прислушивались, как его надсадный, завывающий двигатель затихает где-то в отдалении.
— Обида заключается в том, что пьяный член общества становится похож на животное, — разъяснил свое мнение Иван Дмитрич. — Но от природы он наделен разумом и волей, творческими силами…
— Очень содержательно! — одобрил Картошкин.
Участковый достал из планшета чистый лоскуток бумаги и что-то записал. Валентин Иваныч скосил глаз в чужой планшет и прокомментировал:
— Проведена лекция с Картошкиным о сомнительности алкоголя.
— Такая уж работа, Валентин, — отозвался Иван Дмитрич. — Кабы я, как ты, плашки стругал или ямки рыл, то и отчитывался перед своим руководством планками или ямками, а так — отписываться приходится… Ну так вот, дорогой Валентин Иваныч, пришел я к тебе по поводу старшо́го…
— А что — старшо́й? — вздернул плечи Картошкин и хмуро глянул в глаза участковому. — Сам знаешь, самостоятельный. Отцу десять очков вперед даст.
