, тогда как прилично было бы уже и забыть.
Чувство это было настолько сильным, что Славику хотелось извиниться перед хозяином кабинета за свое присутствие здесь.
Мужчина дочитал, спросил у Славика номер его домашнего телефона, сказал, что в течение месяца ему позвонят, и положил заявление в папку.
– Я могу идти? – Славик поднялся со стула.
– Конечно, всего доброго, Станислав Казимирович.
…Славик летел домой, как на крыльях. Он был счастлив, что справился. Ему казалось, что все самое трудное теперь позади.
__________
<…Иповсюду эти распаренные восторгом лица!
Что сделалось с людьми и почему так быстро происходит
расчеловечивание?
Я думал, что радиоприемник у нас в коридоре испорчен. Почему «у нас» и почему «в коридоре»?
Начну по порядку.
Сначала мы ехали поездом до Гавра. И я все время чувствовал, что слева, среди долин и холмов, лежат погруженные в живые сумерки и Алансон, и Лизьё, и то рвущееся к небу аббатство на скале. И было это – как ноющая боль в сердце.
Утром мы сели на пароход, который шел в Ленинград. Пароход назывался «Андрей Жданов». Я спросил у капитана, кто это.
Оказывается, еще есть пароход «Мария Ульянова». И так далее. Пароходы. Паровозы. Турбины. Шахты… Титанический мир.
Две недели мы жили в лучшей гостинице города, «Астории». Рита была счастлива, и это главное. И совсем главное: она
водила меня по городу.
Я спросил: «Как же ты можешь помнить, ведь тебе было шесть?»
Она ответила: «Рассматривала старую карту, и мне рассказывали».
От нашего пристанища было всюду рядом. В первый же день Рита повела меня к Мариинскому театру. Теперь он «имени С.М.Кирова».
Театр – нежная бирюза при архитектуре цирка: один из имперских сюрпризов. На недавней майской демонстрации видел плакат, который несли, высоко подняв на древках и растянув чуть не на всю ширину проспекта 25 Октября, двое красноармейцев: «Цирк – массам». Неужели это только мне
таквидно.
На Петроградскую сторону, к дому, где Рита провела первые шесть лет жизни, мы шли по Кировскому мосту, а потом еще километра три по Кировскому же проспекту. Мы свернули на Большую Пушкарскую (наконец-то ласкающее слух,
естественноеназвание), и наши с партийным деятелем пути разошлись.
Канонизация позавчерашнего покойника выглядит, пожалуй, пристойнее канонизации вполне живых людей, что происходит здесь на каждом шагу. Кем рядом с этим сонмом небожителей должны чувствовать себя остальные: равновеликими им или ничтожными смертными? Прометей, добывший людям огонь, не удостоился таких почестей, а ведь парень здорово пострадал. И хоть бы одна электростанция его имени!
